Антон Кротков - Последний вираж штрафбата

От дел спортивных Василий снова перепрыгнул на, видимо, самую болезненную для себя тему:

— Берия боится, что отец оставит меня на «хозяйстве» после себя, — перешел на шепот уже познавший все прелести «белой горячки» «наследник престола». — Недавно подосланные этим очкастым упырем Лаврентием подонки, которых я считал своими старыми фронтовыми товарищами, напоили меня «ершом», смешав литр водки с литром вина, и врачи в реанимации едва сумели меня откачать. Могли, конечно, и «чистого» яду подсыпать, но пока отец жив, не посмеют. А так все ясно: запойный алкаш Вася не рассчитал дозу и «дал дуба»… Я знаю, Лаврентий и отца хочет убить, только отец ему не по зубам. Вскоре Берия окажется там же, где его предшественники — Ежов и Ягода.

На самом деле Борис не слышал ни об одном реальном факте, когда бы драгоценной жизни его бывшего шефа и приятеля действительно угрожала чья-то злая воля. Гораздо больше шансов у ведущего крайне бесшабашный образ жизни гуляки было действительно помереть от отравления алкоголем или разбиться, сев пьяным за руль своей любимой гоночной машины.

Единственный достоверный случай такого рода больше напоминал анекдот. «Героем» несостоявшегося покушения являлся старый знакомый Нефедова еще по Испании известный кинодокументалист Роман Кармен. Борис знал его как очень мужественного человека, даже под огнем противника никогда не отказывавшегося от съемок нужных ему эпизодов войны. Но даже герои в определенных обстоятельствах могут выглядеть нелепо. Мэтр имел неосторожность жениться на молодой и ветреной особе. Вскоре красивая жена Кармена пополнила собой донжуановский список Василия Сталина. В приступе ревности киношник зарядил свой маузер и объявил, что «расстреляет Васю».

Впрочем, если бы Кармен всерьез намеревался отомстить обидчику, он бы не стал широко распространяться о своем намерении. А просто пришел бы однажды в хорошо известный ему ресторан, где у самой сцены всегда сидел холеный рыжий генерал с тщательно набриолиненными и зачесанными на голливудский манер волосами, в парадном белоснежном кителе, при кортике. Он вел себя как завсегдатай: небрежно помахивал гостям за соседними столиками, называл по имени официантов, перемигивался с певицей на сцене. Дальнейшие события, если следовать разработанному киношником сценарию, могли бы развиваться следующим образом: мститель решительно направляется к сцене и останавливается прямо напротив веселого генерала. Тот мгновенно перестает улыбаться и отводит глаза.

— Больше ты не разрушить ни одной жизни!

Сказав это, посетитель засовывает руку в принесенный с собой портфель, и через секунду в ней оказывается огромный пистолет. Раздаются шесть выстрелов подряд, и лицо бонвивана в золотых погонах превращается в кровавую маску… Примерно так мог бы выглядеть акт мести, если бы он состоялся. Конечно, немного театрально, но вполне пригодный план покушения.

Но как человек, всецело принадлежащий миру искусства, Кармен направил всю свою энергию не на техническую, а на драматургическую сторону дела. Объявив всем о своем намерении уничтожить обидчика и расписав друзьям в деталях свой план, режиссер через некоторое время передумал в старомодном стиле жертвовать собой ради чести, а просто пожаловался Иосифу Виссарионовичу. Так родилась знаменитая впоследствии резолюция генералиссимуса: «Вернуть эту дуру Кармену. Полковника Сталина посадить на 15 суток»…

Нефедову искренне стало жаль этого слабого человека, которого принадлежность к семье вождя придавила непосильным грузом. Кожа на лице у генерала имела болезненный синюшно-зеленоватый оттенок, под его блуждающими глазами залегли темные тени. Несмотря на постоянно мельтешащий вокруг него хоровод псевдодрузей-прихлебателей, многочисленных жен и любовниц, которые его просто использовали, на самом деле это был очень одинокий и слабохарактерный тридцатилетний мужчина с несозревшей душой подростка.

Все его угрозы и громкие обещания были всего лишь попытками казаться сильнее, самостоятельнее, чем он был на самом деле. Отец несколько раз отстранял сына от командной работы, отбирал и возвращал законным мужьям соблазненных им чужих жен. Конечно, избалованному с детства пацану не могло нравиться, что его — генерала, успешного обольстителя, фактически ставят в угол за провинности. Ему давно надоело быть принцем при самодержавном родителе. Василий мыслил себя самостоятельной фигурой. Рисуясь перед собутыльниками, мог грозиться: «Дам интервью иностранным корреспондентам о положении дел в стране, вот отец запрыгает голыми пятками на углях».