Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

Подразделение это, как я понимаю сейчас, было штабное или разведывательное. Под деревьями рассредоточились маленькие танкетки с пулеметами «максим» и машины с радиостанциями. Бойцы и командиры были уставшие, некоторые с бинтами на ранах. Они позволяли нам лазить в танкетки и собирать там стреляные гильзы, восторгаться крепкой броней этих маленьких машин. Остудил нас сержант с забинтованной головой, сказав, что эта броня защищает так же, как зонтик.

18 августа, в связи с приближением фронта, пионерлагерь закрыли и детей отправили по домам. Мне поручили, наверное, потому что я до двадцати лет всегда казался старше своего возраста, отвезти на вокзал и отправить в Днепродзержинск двоих детей: маленького мальчика и девочку, но не намного младше меня.

Я не представлял тогда, что творится в городе, а тем более на вокзале. Вся площадь была завалена чемоданами и узлами, на которых сидели люди, дожидавшиеся отъезда.

Попытавшись несколько раз безрезультатно пройти в вокзал, я заметил справа, где сейчас кассы предварительной продажи, низкий барачного типа дом и надпись: «Военный комендант». Схватив за руки своих подопечных, я стал проталкиваться к этому дому, как к последней надежде. В дверях стоял в мокрой от пота гимнастерке, затянутой в ремни полевой формы, с красной повязкой на рукаве старший лейтенант-кавалерист — «Дежурный помощник коменданта».

Его окружала чего-то у него просившая толпа военных и гражданских. Говорили все одновременно и он, взявшись за голову, шагнув из этой толпы, вдруг оказался прямо передо мной. Что меня осенило в этот момент, я не помню, но на секунду выпустив руку одного из подопечных и, глядя в его удивленно раскрытые глаза, вскинул руку в пионерском салюте:

— Я командир отряда пионерского лагеря имени Валерия Чкалова и мне поручено отправить двух детей в Днепродзержинск.

Я не помню, почему меня понесло в командиры, очевидно, какое-то чувство «сработало» подсознательно, сообразно обстановке. У старшего лейтенанта на мгновение округлились глаза, он развел руки в стороны и посмотрел на окружавших его людей, как бы давая понять им, что деваться ему некуда.

Схватив детей за руки, он побежал вдоль вокзала к пешеходному мосту, перепрыгивая через тела и ноги лежащих и сидящих людей. Девочка чуть не потеряла туфельку, но он подождал ее, потом подхватил одной рукой и, не выпуская руку мальчишки, взбежав на мост, бросился к последнему пути, где стоял готовый к отправке воинский эшелон.

Двери теплушки были открыты, в вагонах были красноармейцы, у дверей лежали минометы, ящики с боеприпасами. Старший лейтенант поднял детей в вагон, передал бойцам, сказал, чтобы высадили в Днепродзержинске. Эшелон тут же тронулся. Уже на ходу, пройдя несколько шагов вместе с движущимися вагонами, он спросил:

— А дорогу от вокзала домой найдете?

Когда он бежал обратно, я не поспевал за ним. Сзади на лестнице увидел на его сапогах шпоры.

Кавалерия в то время была в большом почете. Мы много читали о ней: «Тихий Дон», «Кочубей», «Конармия». Много кинофильмов и песен посвящалось именно ей. Я до сих пор помню много песен, посвященных красным конникам. Правда, в 1940 г. во время финской кампании в магазинах появилась конская колбаса, и народ тут же откликнулся: «Товарищ Ворошилов, война уж на носу, а конница Буденного пошла на колбасу…»

Под Сурско-Литовским наши лихие кавалеристы атаковали наступавшие немецкие танки. Что из этого вышло, я слышал из уст замкомэска Анатолия Ивановича Грушко, отца моей соученицы Нелли, человека совершенно необычной, даже для того времени, судьбы.

За день до прихода немцев сослуживец Анатолия Ивановича принес семье его полевую сумку с документами и красочно рассказал о его гибели именно в боях под Сурско-Литовским. Посидели, помянули, а когда сослуживец ушел, появился сам Анатолий Иванович с перевязанной головой.

Потом он воевал и попал в плен в Лозовой. Бежал из плена. Пробыл дома около месяца и ушел через фронт опять воевать. В середине декабря 1943 года семья получила похоронку из Харьковского госпиталя о его смерти от ран. Нелля с матерью собрались ехать туда, искать могилу. Когда вышли из дома, встретили живого Анатолия Ивановича, правда, на костылях.

На вокзале даже подойти к трамвайной остановке было невозможно и я пошел на следующую. Когда я был в двух кварталах от вокзала, начался воздушный налет и бомбардировка моста, станции и привокзальной площади. Это была самая мощная с начала войны бомбардировка и старые люди ее помнят хорошо, этот ужас 18 августа 1941 года.