Богдан Сушинский: Воскресший гарнизон

Очевидно, Крайз потому и предался объяснениям по поводу некоторых тайн своих отношений с фюрером, что комендант открыл ему глаза на роль в его судьбе Отто Скорцени.

— Прежде всего, вы, Крайз, должны знать, — сказал он, как только адъютант, приведший фриза в кабинет коменданта, закрыл за собой стальную дверь, — что на самом это приказ не столько Кальтенбруннера, сколько Отто Скорцени.

Реакция была неожиданно холодной.

— Я это знаю, — с великосветской небрежностью заявил Крайз.

— От кого? — опешил фон Риттер. — Приказ является совершенно секретным.

— Молитвами всех святых, господин барон. — Это «молитвами всех святых» давно стало ходовым выражением Фризского Чудовища, которое он, казалось, употреблял по поводу и без повода. Впрочем, это в самом деле только казалось.

— Вы не поняли меня, унтерштурмфюрер.

— Понял, — все с той же безмятежностью возразил Крайз.

— Я спрашиваю: от кого вам стало известно о причастности первого диверсанта рейха к вашему продвижению по службе?

— Скорцени интересовался мною еще в бытность комендантом этого лагеря штандартенфюрера Овербека. Но уже тогда я догадывался, что интерес ко мне у обер-диверсанта возник значительно раньше.

— Опять эти ваши предвидения? — поморщился фон Риттер.

Когда Фризскому Чудовищу не нравился какой-то вопрос, он обычно давал понять это каким-то особым, «жестяным» рыком прочищая свою луженую гортань. Так вот, в этот раз он прочищал её особенно долго и угрожающе громко, словно предупреждал: «Не вторгайся туда, куда вторгаться кому бы то ни было запрещено самим сатаной!».

— Молитвами всех святых, господин барон. Иногда я знаю то, что мне позволяют знать Высшие Силы, Даже если знать этого решительно не желаю.

— И все же... Когда именно Скорцени заинтересовался вами, унтерштурмфюрер? — попытался сдержать свои эмоции комендант.

Он терпеть не мог каких бы то ни было неясностей в отношениях с подчиненными и бесился от осознания того, что существует некая тайна, в которую его то ли вообще не желают посвящать, то ли обещают посвятить чуть позже. И если он все еще стремился сдерживать свои эмоции и обращался к Фризскому Чудовищу с предельной вежливостью, то лишь потому, что речь все же шла об обер-диверсанте рейха.

Иное дело, что всю эту затею с возведением Крайза в чин лейтенанта войск СС бригаденфюрер считал такой же безумной, как и стремление своего предшественника на посту коменданта, ныне опального штандартенфюрера Овербека «облагородить и освятить» все участки «Регенвурмлагеря» каменными изваяниями распятий Христа,

— Скорцени заинтересовался мною еще тогда, когда стало известно, что моей личностью впервые заинтересовался фюрер.

Тогда, во время разговора, фон Риттер тоже достал из кармана брюк свой необъятных размеров платок и так же долго, все с той же ритуальной медлительностью, протирал свою лысину, как и сейчас. Причем в лагере все знали, что появление пота на азиатской черепнине коменданта служило своеобразным признаком удивления чем-либо или же очередного душевного расстройства. И платком своим фон Риттер пользовался то как белым флагом парламентера, то как красной тканью тореадора. В зависимости от ситуации.

— Разве случалось и такое? — не поверил фризу барон. — Чтобы сам фюрер?..

— Молитвами всех святых, барон!

Фон Риттер помнил, что все попытки штандартенфюрера Овербека приучить Фризское Чудовище обращаться к кому бы то ни было с надлежащим чинопочитанием, оказывались безуспешными. Основательно одичавший за годы своих скитаний по двум архипелагам Фризских островов, Крайз вел себя теперь, как ему заблагорассудится. Вот почему бригаденфюрер решил не повторять ошибок своего предшественника и не портить себе нервы.

— Его интерес к вам был вызван интересом к Высшим Силам, или, как он их еще называет, «высшими посвященными»? Я спрашиваю: фюрера заинтересовала ваша связь с этими силами?

— Наоборот, связь Высших Сил — со мной, — нагло уточнил Фризское Чудовище.

Озадаченный этим ответом, фон Риттер вновь старательно промокнул платком свой черепной шлем, а затем, забывшись, еще долго возил влажным платком по краешку огромного письменного стола.

Он знал, что в своих скупых рассказах и откровениях Крайз обычно не врет, не преувеличивает и не пытается хоть как-то искажать реальные факты и события. Для сознания Фризского Чудовища ложь представлялась настолько противоестественной, что он оказывался неспособным предаваться подобной страсти даже когда это было крайне необходимо. Для его же блага.