Ихара Сайкаку - Рассказы из всех провинций

— Как-нибудь обойдусь без твоих поучений!

— А я все равно не уйду, покуда не получу с вас денег.

— Каких еще денег?

— Тех, что вы задолжали и не хотите отдавать.

— Да кто ты такой, чтобы взыскивать с меня долг?

— Кто такой? Сборщик долгов! Что-что, а свое дело я знаю. Из всей нашей братии один только я могу стребовать деньги с тех, кто упорно не желает платить. А их ни много ни мало двадцать семь человек! Вот, загляните в эту тетрадь. Двадцать шесть человек уже заплатили, и вы заплатите, иначе я не уйду. Имейте в виду, пока вы не рассчитаетесь за доски, которые взяли у нас на перестройку дома, они принадлежат нам. Если вы не вернете долга сейчас же, я их заберу.

Приказчик схватил большой деревянный молоток и принялся сбивать дверные косяки. Тут хозяин не выдержал:

— Не допущу такого самоуправства! — вскричал он.

А тот ему в ответ:

— Ваши уловки по нынешним временам устарели. Вы, видно, не знаете, как сейчас поступают сборщики долгов. Сниму у вас все косяки — и мы в расчете. Такой у нас нынче порядок.

Хозяину ничего не оставалось, как извиниться и отдать долг сполна.

— Теперь, — молвил приказчик, — я могу оставить вас в покое. Но, честно говоря, ваш способ уклоняться от уплаты долгов устарел. Да и что толку упрямствовать понапрасну? Вот мой вам совет. Договоритесь заранее со своей женой и в последний день года, как только появятся сборщики долгов, разыграйте с ней ссору. Пусть жена наденет уличное кимоно и крикнет вам: «Я готова хоть сейчас уйти из дома. Но знай, это повлечет за собой гибель нескольких человек. А с такими вещами не шутят. Ну что, уходить мне? Ведь если уйду — не вернусь!» А вы ей в ответ: «Так мне хотелось отдать все долги, чтобы оставить по себе добрую память! Не зря говорится: человек смертен, а слава о нем живет вечно. Но теперь уже ничего не исправишь. Поздно… Завтра меня уже не будет в живых. О, горе!» При этих словах достаньте какие-нибудь исписанные листки и рвите их — один за другим — с таким видом, будто уничтожаете важные бумаги. У любого сборщика долгов дрогнет сердце, и он удалится.

— Такое мне и правда в голову не приходило. Ну как, жена, воспользуемся этим добрым поучением на следующий год? — сказал хозяин и обратился к приказчику: — Подумать только: летами вы совсем еще молоды, а разумом меня превзошли. Спасибо вам за совет. А теперь соблаговолите разделить с нами скромную трапезу.

Хозяйка ощипала убитую мужем курицу и сварила суп, а когда, накормив и напоив, гостя отправили домой, хозяин сказал жене:

— Ждать до будущего года нам не придется. Как только стемнеет, эти наглецы, сборщики долгов, опять сюда нагрянут.

В тот же миг супруги разыграли ссору, и все случилось так, как предсказал приказчик.

От кого это пошло — неизвестно, но с тех самых пор человека этого стали называть «Сварливцем с улицы Омия».

«Даже во сне не забывай о делах!» — такое наставление даст вам любой богач. И в самом деле, во сне человек видит то, что его больше всего волнует, оттого сновидения бывают и радостные, и печальные. Но самое досадное, когда во сне находишь оброненные кем-то деньги, — ведь наяву такого — увы — не случается. Да и кто по нынешним временам станет терять свои денежки? Люди дорожат ими пуще жизни! Уж на что много народу стекается в храм в день службы, которая каждому прихожанину зачитывается за десять тысяч дней богомолья, [256] «…в день службы, которая каждому прихожанину зачитывается за десять тысяч дней богомолья…» — Такого рода службы проводились преимущественно в храмах буддийской секты Дзёдо. или в праздник Тэмма-мацури, и то трудно себе представить, чтобы кто-нибудь обронил хоть медный грош. Как бы то ни было, а деньги водятся лишь у тех, кто зарабатывает их своим трудом.

Жил на свете один человек. Был он до крайности беден, но трудиться не хотел, лишь все время размышлял, как бы в один миг разбогатеть. Когда он еще жил в Эдо, ему довелось однажды увидеть в меняльной лавке на улице Суруга-тё целую горку серебряных монет. Это зрелище так его потрясло, что даже по прошествии нескольких лет он не мог его позабыть.

Наступил канун Нового года.

— Вот бы мне сейчас этакую грудищу серебра, — вздохнул он, растянувшись на ватном тюфяке. — Да, помнится еще, в той лавке на подстилке из оленьей кожи лежали новенькие золотые кобаны, [257] Кобан — золотая монета высокого достоинства, соответствует одному рё. и занимали они ничуть не меньше места, чем я на своем тюфяке.