Евгений Федоров: Наследники

— Сатана! — скрипнул зубами Никита. — Видать, до сих пор не угомонился!

Перстень промолчал. Демидов огляделся, вздохнул:

— Хорош!.. Дерзок!.. Хочешь, я с тебя кандалье сниму?

— Не снимешь! Издеваешься все надо мной! — недовольно повел плечами Перстень, лязгнули цепи.

— А вот сниму, ей-богу, сниму! Только уговор один, Сказывают, богатств много ты схоронил в лесах. Скажи, где упрятал, тут тебе и воля!..

Узник вдруг ожил, загремел кандалами:

— Уйди, дьявол! Зубами загрызу!..

— Ты что? Шальной стал? — отшатнулся заводчик.

— Загрызу! — сверкнул глазами Перстень. — Никаких кладов не имею. Все раздал народу.

— Врешь! — крикнул Демидов, озлобясь. — Врешь, заворуй!

— Я не заворуй, не разбойник. Я каратель твоего племени! — отрезал Перстень и замолчал.

— Погоди, я тебе башку сейчас оттяпаю! — пригрозил хозяин. Но Митька, опустив голову, стерпел. Так Никита и не добился от него ответа.

Неделю спустя Митьку Перстня отвезли в Екатеринбург, там его судили. Пугачевца заклеймили каленым железом, вырвали ноздри и сослали в Сибирь на каторгу…

С той поры в народе пошел слух: оставил Перстень после себя несметные сокровища, бочки золота и серебра. Ходила молва: когда солдаты окружили ватажку Перстня и не было ей спасенья, тогда собрал атаман всех своих дружков в круг и сказал им по душе, искренне:

— Плохие, видно, братцы, наши дела! Отгуляли, удалые! Что теперь делать будем, куда подадимся?

Ответили товарищи:

— Тебе, атаман, виднее. Умирать нам не страшно. Погуляли!

— Не смерть страшна! — согласился атаман. — В бою и смерть красна. Жаль казны, братцы! Кому она достанется? В землю зарывать часу-времени не хватит. А зароешь, царские шпыни, как псы, вынюхают, добудут. Вот и гадайте, ребятушки, да живее, как быть?

Кругом простирались леса, синели горы, а рядом лежало привольное светлое озеро.

И сказал тут один из молодцов своему атаману:

— Через золото опять много слез будет. А чтобы не досталось оно никому, схороним его глубоко, на дно озерное…

Так и сделали.

Втянули бочки на Лысую гору, а оттуда стали катать их. Тяжелые бочки с золотом в разгон пустили под угорье да в озеро. Вспенилось, взбушевалось оно. Захлестнулось от ярости, словно золоту недовольно. Тогда пустили бочки с серебром; укатились они и нырнули вглубь. Вода понемногу улеглась и засеребрилась. Успокоилось озеро…

С тех пор стали называть его Серебряным.

Сказывали старые люди, что после увоза Перстня на каторгу по наказу Демидова в Серебряное озеро крепкий невод закидывали. Пытался хозяин добыть пугачевский клад, бочки с золотом, да разве добудешь его. Светлое озеро крепко хранит золотой клад от нечистых рук…

Прокофий Демидов возвращался с медвежьей охоты из-под Мурома. В ожидании смены лошадей обогревался на почтовой станции. В надымленной горенке станционного смотрителя волнами колебался сизый дым; под низким окошечком сидел неведомый мелкопоместный дворянчик и, брезгливо поджимая губы, курил из длинного черешневого чубука. На скамье валялась скинутая с плеч дорожная шуба, порядком облезлая и потертая. Да и кафтанишко на дворянчике был изрядно засален. Хоть на безымянном пальце проезжего и сверкал бирюзовый перстень, но руки не отличались чистотой.

При входе Демидова дворянчик поднял голову и, увидев на нем дорожную волчью шубу, спросил:

— Купец пожаловал?

Прокофию стало не по себе, но он сдержался и, поклонясь, отозвался:

— Нет, не купец, а заводчик я…

Дворянчик нахмурился, пустил клуб табачного дыма и больше не обмолвился с Демидовым ни единым словом. Так просидели они молча довольно долго. Тишина наполняла горенку, только за печкой шуршали пригретые тараканы да у темного от копоти чела неслышно возилась опрятная старушонка.

Издалека возникли, стали расти и, наконец, на дороге за окном зазвенели громкие колокольцы. Все насторожились; по всему слышно было — из Москвы скакал важный курьер. Еще в сенях раздался его простуженный бас:

— Немедля коней!

Распахнув дверь, вместе с клубами морозного воздуха в горницу вошел рослый, осыпанный снегом фельдъегерь. Не глядя на проезжих, он закричал на всю избу:

— Водки мне!

Молчаливый дворянчик мгновенно ожил и, льстиво заглядывая в глаза курьера, спросил:

— Что за вести из Белокаменной?

— Добры вести, сударь! — загрохотал басом курьер. — Башку злодею оттяпали!

— Милый ты мой! — ахнул дворянчик и бросился обнимать курьера. — Ты что ж, старая? — накинулся он на бабку. — Что не кланяешься господину за добрую весть?