Томас Кенилли - Список Шиндлера

Иосиф знал, что подвергает смертельной опасности всех женщин в бараке: свою мать, свою невесту, свидетельниц, которые только что шутили и смеялись. Он начал тихо бормотать извинения, моля о прощении. Но Ребекка цыкнула на него, чтобы он замолчал. Она успела сдернуть закрывающий их нары полог из одеял, и теперь они ничем не отличались от других. В это ночное время, понадеялась юная супруга Иосифа, Шейдт не будет влезать на верхний ярус, если его к тому не спровоцируют. Да, Иосиф ухаживал за ней, как настоящий мужчина, но сейчас он повел себя как ребенок… Нужно его спрятать! Обитательницы нижних коек передали ей наверх свои тощие соломенные матрацы, чтобы сделать их брачное ложе более мягким. Ребекка решительно затолкала мужа в самый угол и завалила матрацами.

Шейдт прошел по бараку и исчез в задних дверях.

Свет погас.

В наступившей темноте до них донеслось несколько ободряющих соленых шуточек, и супруги Бау опять оказались наедине друг с другом.

Однако через несколько минут взвыли сирены. Все повскакивали с мест в темноте. Рев сирен однозначно дал понять Бау – эсэсовцы окончательно решили не дать свершиться его брачной ночи!

Получается, они и впрямь нашли его пустые нары в мужском блоке и теперь серьезно взялись искать его.

Внизу, в темном проходе, взволнованно метались женщины. Они тоже понимали, в чем дело: на верхнем ярусе хорошо были слышны их разговоры.

Его старомодная любовь убьет их всех. Старосту барака, которая так благородно пошла им навстречу, расстреляют первой, когда загорится свет и найдут новобрачного, обряженного в женские лохмотья…

Иосиф Бау собрал свой «маскировочный наряд», торопливо поцеловал жену, спустился на пол и выскользнул из барака.

Снаружи стояла тьма, пронизанная воем сирен. Меся грязный снег, он побежал, держа под мышкой свою куртку.

Если вспыхнет свет – его сразу увидят с вышек!

Но ему почему-то казалось, что он успеет проникнуть за ограждение, что как-то пролезет сквозь него. А уж очутившись в мужском бараке, он что-то сочинит: мол, понос прихватил, приходится то и дело бегать в туалет, вот он и побежал, а там он поскользнулся на полу, ударился головой и пришел в себя только от воя сирен…

Задыхаясь от бега, он понял: если его поразит током, никто не узнает, кого из женщин он посещал.

У него совсем выскочило из головы, что, если даже он, обуглившись, повиснет на проводах, на аппельплаце будут проведены показательные казни – и Ребекке придется выйти из строя.

На всем протяжении ограды между мужским и женским секторами лагеря в Плачуве было протянуто девять проводов под током. Иосиф Бау прикинул, что должен найти опору для ног где-то в районе третьего снизу и со стремительностью крысы проскользнуть между ними.

Но он замешкался.

На миг ему показалось, что холод металла, обжегший пальцы, – это первый импульс поразившего его напряжения. Но тока в ограде не было. Освещение вырубилось.

Иосиф Бау, распростертый по ограде, не пытался понять причин, по которым отсутствовало напряжение. Перевалившись наконец через верх, он свалился на территорию мужского лагеря.

«Ты женатый человек», – сказал он себе.

Рысью, пригнувшись к земле, Иосиф добрался до туалета у душевой. «Ужасный понос, герр обершарфюрер». Он стоял среди зловония и с трудом переводил дыхание.

Невнимание Амона в день, когда он нес цветы… брачная церемония, окончания которой он едва дождался и после которой им дважды помешали… Шейдт и сирены…

Постепенно приходя в себя, откашливаясь, он задавал себе вопрос: сможет ли он и дальше выносить мучительную неопределенность этого существования?

Как и многие другие здесь, в лагере, он жаждал, чтобы наконец к нему пришло избавление.

Он успел одним из последних примкнуть к шеренге, выстроившейся перед бараком. Его колотило, но он не сомневался, что староста успеет прикрыть его. «Да, герр унтерштурмфюрер, я дал заключенному Бау разрешение отлучиться в туалет».

Но они искали вовсе не его, а троих молодых сионистов, которые совершили побег на грузовике с продукцией обойной фабрики, где они набивали морской травой чехлы матрацев для вермахта.

28 апреля 1944 года Оскар, бросив взгляд на себя в зеркало, был вынужден признать, что к тридцать шестому дню рождения он несколько раздался в талии. Но по крайней мере сегодня, когда он обнимал девушек, никто не осмелился бы поставить ему это в укор.

Должно быть, информатор из числа немецких техников был обескуражен, увидев, что СС отпустило Шиндлера и с Поморской, и из тюрьмы Монтелюпич, хотя считалось, что и то, и другое заведение не поддаются ничьему влиянию.