Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

Карлу нужны были солдаты, но Карл только вскользь упомянул о военном союзе, и говорил о религии.

Генрих сразу понял, что Карл плохой богослов и понимает с трудом, чем именно угрожает учение Лютера. А главное, ему стало ясно, что император не хочет ссориться с папой, чьи солдаты готовы поддержать Франсуа, и страшится передать Лютера в руки церковного правосудия, означающего для монаха верную смерть на костре.

Попробовал спросить напрямик, нарочно перейдя на латынь, предполагавшую простоту обращения:

— Как ты поступишь, если Лютер приедет или не приедет на сейм?

Карл отвечал по-испански напыщенной и запутанной фразой, надеясь скрыть свои колебания, а он как раз угадал, что испанец ещё не решил, как ему поступить.

На другой день Карл долго беседовал с кардиналом Уолси, так же уклончиво и напыщенно, точно чего-то хотел, но прямо объявить не мог.

Карл вёл речь к тому, чтобы Уолси решительно и публично обличил ересь Лютера и тем помог ему принять окончательное решение, прежде чем встретится с Лютером в Вормсе.

Уолси с присущей ему наглостью требовал в обмен за услугу избрание римского первосвященника, которое в нынешних обстоятельствах зависело только от императора.

Карл не ответил ни согласием, ни отказом и распространился о том, что всё зависит от Господа — как наше положение в этом мире, так и сама жизнь.

Уолси не мог не поддакнуть, но был раздражён и с тех пор всегда отзывался о Карле с некоторой долей презрения.

Переговоры не ладились.

Они прогуливались, обедали, беседовали на разные темы, смотрели на состязания стрелков, копейщиков и конных бойцов.

Ни рыцарских турниров, ни пышных празднеств. Болезненно мнительный, даже пугливый испанский король никогда в них не участвовал, а потому терпеть их не мог.

Только перед самым прощанием Карл заговорил более определённо о военной помощи против французов и попросил его, как известного всем богослова, обличить ересь Лютера в умело составленном, лучше бы грозном трактате и распространить его по всем университетам Европы, однако за услугу и помощь не обещал ничего, как ничего не обещал Франсуа.

Генрих проводил Карла до пристани.

Монархи вновь обнялись, по-прежнему сухо и вежливо.

Карл ступил в лодку. Два солдата оттолкнули её. Гребцы налегли, и лодка помчалась к головному фрегату.

Английский государь долго стоял, надвинув шляпу почти на глаза, и смотрел, как причалила лодка к смолёному борту высокого корабля, как императора поднимали на палубу, поспешно ставили паруса.

Ему подвели коня и ждали.

Наконец раздался скрежет якорной цепи.

Генрих отвернулся, легко поднялся в седло и скакал без отдыха до самого Гринвича, прогоняя скачкой гнев.

Карл принял корону в конце октября.

На коронации, как подобает, присутствовали немецкие князья и курфюрсты. Тем не менее церемония прошла без размаха и пышности. Новый император на своих подданных глядел свысока, те сердились на своего владыку.

Положение Карла было опасно. Из Аахена он отправлялся в страну, которая была накануне восстания. По сведениям тайных агентов, девять десятых немецкого населения имя Лютера произносили с восторгом, а одна десятая усердно проклинала Рим и ждала его гибели. Немецкие князья колебались, остаться ли им на стороне Римского Папы и германского императора или принять сторону решительно настроенной нации. Многие из них понимали, что в тот миг решался великий, чуть ли не всемирный вопрос, что выше: католическое единство или национальные интересы, начало всеобщее или местное?

Карл нуждался в поддержке. Самым влиятельным среди немецких князей был Фридрих, правитель Саксонии, человек строгого благочестия, собиратель мощей и христианских религий и в то же время покровитель Мартина Лютера, возвысившего виттенбергский университет, Виттенберг, а вместе с ним и Саксонию, что льстило самолюбию Фридриха.

Расставаясь в Аахене, Карл точно бы мимоходом спросил, кого он поддержит на сейме, на чьей выступит стороне, хорошо понимая, что в руках этого человека или спокойствие Священной Римской империи, или мятеж.

Фридрих слыл мудрым недаром. Во всех случаях жизни действовал обдуманно, не спеша. И на этот раз не дал императору прямого ответа, а на возвратном пути встретился в Кельне с Эразмом, который всё ещё почитался высшим авторитетом в делах как богословских, так и мирских.

Фридрих задал Эразму вопрос: прав Лютер или не прав?

Вопрос был прямой, а Эразм был уклончив и не любил, когда ему задавали такие вопросы. Эразм попробовал отшутиться: мол, всё прегрешенье Лютера в том, что он слишком смело схватил папу за тиару, а монахов за брюхо.