Колин Маккалоу - Битва за Рим (Венец из трав)

— Я не знал, царь, что у Ариарата Седьмого есть младший брат, — заметил Марий.

— Есть, можешь не сомневаться.

— Расскажи мне подробно, как все происходило.

— В месяц боэдромион, когда я находился в Дастерии, до меня донесся призыв о помощи, поэтому я, мобилизовав армию, выступил в Эзебию Мазаку. Здесь никого не оказалось, царь же был мертв. Младший брат сбежал в страну троглодитов. Я занял город. И тут объявился сирийский претендент на престол со своей армией.

— Как же звали сирийского претендента?

— Селевк, — с готовностью ответил Митридат.

— Что ж, недурное имя для сирийца, претендующего на престол, — заметил Марий.

Однако иронизировать в разговоре с Митридатом было бесполезно. Он почти никогда не смеялся из-за отсутствия чувства юмора — римского или греческого. Марий решил, что понтийский владыка куда более чужд ему, римлянину, нежели нумидийский царь Югурта. Возможно, он не так умен, но зато куда более опасен. Югурта тоже убивал своих родственников, однако при этом хотя бы знал, что боги могут призвать его к ответу за злодеяния. Митридат же возомнил богом самого себя и не испытывает ни стыда, ни вины.

«Жаль, что мне так немного известно о нем и о Понте. Рассказы Никомеда здесь не подмога: он воображает, что знает этого человека, но на самом деле это не так», — подумал Марий.

— Итак, ты принял бой и нанес поражение сирийскому претенденту на каппадокийский престол Селевку, — молвил Марий.

— Верно. — Царь фыркнул. — Бедняги! Мы перебили их всех, до последнего человека.

— Это я заметил, — сухо произнес Марий и наклонился вперед. — Скажи мне, царь Митридат, разве в Понте не принято убирать тела убитых с поля боя?

Царь заморгал, поняв, что в словах Мария не содержится комплимента.

— В это время года? Зачем? К лету от них ничего не останется: их смоет вешними водами.

— Понятно. — Выпрямив спину, ибо так принято восседать в кресле в Риме (ведь тога — это одеяние, не терпящее беспокойства), Марий положил ладони на ручки кресла. — Мне бы хотелось взглянуть на царя Ариарата Восьмого — так, видимо, звучит его титул. Возможно ли это, царь?

— Конечно, конечно! — обнадежил его царь, хлопнул в ладоши и приказал явившемуся на вызов давешнему древнему старцу: — Пошлите за царем и принцем Гордием! — Повернувшись к Марию, он произнес: — Я всего десять дней назад нашел племянника и принца Гордия у троглодитов — к счастью, живыми и невредимыми.

— Как удачно! — откликнулся Марий.

Вошел принц Гордий; за руку он вел мальчика лет десяти. Самому Гордию было уже за пятьдесят. И мальчик, и он были одеты по греческой моде; оба почтительно застыли у подножия возвышения, на котором восседали Марий с Митридатом.

— Ну, молодой человек, как поживаешь? — обратился Марий к мальчику.

— Хорошо, благодарю, Гай Марий, — ответил ребенок, настолько похожий ликом на царя Митридата, что его можно было принять за портрет самого Митридата в юные годы.

— Кажется, твой брат мертв?

— Да, Гай Марий. Смертельная болезнь сразила его здесь, во дворце, два месяца назад, — ответил маленький попугай.

— Так что теперь ты — царь Каппадокии.

— Да, Гай Марий.

— Тебе нравится быть царем?

— Нравится, Гай Марий.

— Тебе достаточно лет, чтобы править?

— Мне помогает дедушка Гордий.

— Дедушка?

Гордий улыбнулся; улыбка получилась не из приятных.

— Для всех я — уже дедушка, Гай Марий, — со вздохом ответил он за мальчика.

— Понятно. Благодарю тебя за аудиенцию, царь Ариарат.

Мальчик и провожатый с изящным поклоном удалились.

— Мой Ариарат — славный мальчуган, — проговорил Митридат тоном нескрываемого удовлетворения.

— Твой Ариарат?

— В метафорическом смысле, Гай Марий.

— Он — вылитый ты с виду.

— Правильно, ведь он — сын моей сестры.

— Мне известно, что в вашем роду приняты родственные браки. — Марий шевельнул бровями, однако этот знак, столь понятный Луцию Корнелию Сулле, оказался бессмысленным для Митридата. — Что ж, выходит, каппадокийские дела вполне улажены, — радостно произнес Марий. — Из этого, безусловно, следует, что ты уведешь свою армию назад, в Понт.

Царь вздрогнул.

— Боюсь, что нет, Гай Марий. Каппадокия пока еще нетвердо стоит на ногах, к тому же этот мальчик — последний в роду. Лучше будет, если я оставлю армию здесь.

— Нет, лучше бы тебе увести ее домой!

— Этого я сделать не могу.

— Можешь!

Царь затрясся так, что зазвенел его панцирь.

— Ты не вправе диктовать мне, что мне делать, Гай Марий!