Анна Максимилианова: Libertas, vale!

Лицо военного трибуна было так близко, что я смогла рассмотреть цвет его глаз. Они были тёмно-зелёными, а не коричневыми, как мне показалось издалека. На какое-то мгновение я почувствовала на своей щеке тёплое дыхание незнакомого мужчины. Мне показалось, что его губы пахли шалфеем. Он поставил меня на ноги и почтительно отступил. Мне было ужасно неловко. Я пролепетала какое-то извинение, ссылаясь на неуклюжесть. Он сказал, что не стоит извиняться и сообщил, что в его легионе про неловких рекрутов шутливо говорят: «Если бы давали награду за неуклюжесть, то он уронил бы её». Произнеся эти слова, военный трибун очаровательно улыбнулся, обнажив крупные, но безупречно ровные белоснежные зубы. Согнав с лица улыбку, он поспешил серьёзно заметить, что из неуклюжих рекрутов центурионы довольно быстро делают ловких и быстрых легионеров, и спросил меня, была ли я когда-нибудь на военных смотрах, часто проводившихся на Марсовом поле. Судя по непринуждённой манере, с которой молодой офицер начал нашу беседу, он показался мне весёлым и общительным человеком. Я ответила, что много раз видела смотры войск на Марсовом поле, и хотела расспросить его о том, кто он, откуда и что делает во дворце. Но как только я собралась задать свой первый вопрос, военный трибун уже начал прощаться со мной, говоря, что ему очень нужно спешить. Затем он одним прыжком преодолел несколько ступенек, молниеносно очутился наверху лестницы и скрылся из виду.

Я всплеснула руками и побежала за ним вверх по лестнице. Переводя дыхание, я остановилась в длинном коридоре и успела увидеть широкую спину обаятельного незнакомца перед стражниками, охранявшими личные покои императора. «Ага, значит он пришёл сюда, чтобы встретиться с моим отцом. Хорошо. Я подожду, пока он выйдет, и заговорю с ним», – решила я.

Прошло около получаса, но военный трибун не выходил. Я изнывала от нетерпения. «О чём мой отец может так долго говорить с простым офицером?» – снова и снова спрашивала я себя. Слоняясь по коридору туда-сюда, я, к несчастью, наткнулась на свою мачеху Ливию. «Что она здесь делает в это время суток? – с досадой подумала я. – Ведь она обычно до вечера сидит в своём огромном двухэтажном доме, расположенном к северу от отцовского дворца». Моя мачеха так сильно любит независимость, что ей необходимо отдельное жильё, где она может хозяйничать, не считаясь с мужем. «Ты опять бездельничаешь, Юлия?! – прокаркала Ливия, блеснув своими злыми, вороньими глазами. – Скажи, ты уже испряла всю шерсть, которую я тебе позавчера дала? Наверное, ты даже ещё и не бралась за неё. Ну почему ты такая ленивая? Сейчас же иди и садись за прялку. Я через час приду и проверю твою работу. Если она не выполнена, ты будешь заперта в своих покоях на неделю!»

Почему Ливия так сильно ненавидит меня? Скрепя сердце, мне пришлось уйти. С понурой головой я побрела в скромные покои, отведённые мне во дворце. От мысли, что я больше никогда не увижу замечательного молодого человека, который мне так сильно понравился, мне становилось не по себе.

Я села за прялку. Её колесо закрутилось с монотонным поскрипыванием. Мои руки выполняли скучную работу, а в мыслях возникали волнующие картины страстных любовных игр с темноволосым незнакомцем. Мне казалось, что я всё ещё чувствую его тёплое ароматное дыхание на своей щеке и прикосновение его сильных рук к моей груди, когда он подхватил меня под мышки, не давая упасть. Я закрывала глаза и представляла себе его выразительное лицо, то задумчивое и сосредоточенное, то весёлое и улыбающееся. Моё сердце замирало от восторга и отчаяния. Я тонула в охватившем меня бурном потоке чувств, страстных и нежных, радостных и тревожных, приятных и мучительных. Я поняла, что не могу больше выносить неизвестность. Мне нужно было срочно узнать имя человека, который неожиданно стал для меня таким дорогим и желанным. Я вскочила, пнула прялку ногой и побежала к отцу.

Когда я, как вихрь, ворвалась в его кабинет, он что-то читал, но вежливо отложил свиток, увидев меня. Он сразу заметил моё раскрасневшееся лицо и прерывистое дыхание.

– Что с тобой, дочь моя?

– Ничего. Я просто быстро бежала по коридору.

– Ты уже не девочка, Юлия, а почтенная матрона. Тебе пристало двигаться медленно и степенно. Но нужно признаться, что румянец тебе идёт, а то ты всегда слишком бледная.

– Отец, я случайно заметила, что в твою приёмную сегодня утром входил какой-то высокий темноволосый трибун латиклавий. Я никогда его раньше не видела. Кто это?