Проспер Мериме - Хроника времен Карла IX

— Лучше?

— Да, конечно. Не лучше ли беседовать с дамой, — прибавил он с улыбкой, — чем обливаться потом в фехтовальном зале?

— Скажите мне, часто ли вы дрались на дуэли?

— По милости божьей, ни разу, сударыня. Но почему предлагаете вы этот вопрос?

— Примите за правило, что никогда не следует спрашивать даму, почему она поступает так или иначе; по крайней мере, таковы правила благовоспитанного дворянства.

— Буду сообразовывать с ними свои поступки, — сказал Мержи с легкой улыбкой, отвешивая поклон до самой конской шеи.

— Тогда… как же вы поступите завтра?

— Завтра?

— Да, не делайте удивленного вида.

— Сударыня…

— Отвечайте прямо на вопрос: я знаю все. Отвечайте же! — воскликнула она, протягивая к нему руку с жестом королевы; концом пальца она коснулась обшлага Мержи. Он вздрогнул.

— Сделаю все, что могу, — наконец, произнес он.

— Ваш ответ мне нравится. Вы не трус и не забияка. Но должны знать, что ваше первое выступление сталкивает вас с очень опасным человеком.

— Что делать? Несомненно, мне будет очень трудно, как и сейчас, — прибавил он улыбаясь. — Я видел всегда только крестьянок, а сейчас, в мое первое появление при дворе, я говорю наедине с прекраснейшей из женщин двора королевской Франции.

— Ну, будем говорить серьезно. Коменж — первый фехтовальщик этого двора, при котором столько завзятых головорезов. Он — король утонченных дуэлистов.

— Говорят.

— Ну, и вы нисколько не обеспокоены?

— Повторяю, я сделаю все, что могу. Никогда нельзя отчаиваться, имея добрую шпагу и божью помощь.

— Божью помощь? — прервала его графиня с пренебрежительным видом. — Да вы что, гугенот, господин Мержи?

— Да, сударыня, — ответил он сурово, по привычке именно так отвечать на подобные вопросы.

— Следовательно, вы подвергаетесь еще большему риску, чем другие.

— Почему?

— Подвергать опасности свою жизнь это еще не так страшно, но вы ставите под угрозу кое-что подороже: вашу душу.

— Вы рассуждаете, сударыня, согласно понятиям вашей религии. Понятия моей веры более успокоительны.

— Вы играете в плохую игру. Ставка на вечные мучения. Больше половины шансов не на вашей стороне.

— В обоих случаях судьба одна, ибо если завтра я умру католиком, то смерть настигнет меня в состоянии смертного греха.

— Сказано слишком сильно. Есть большая разница, — воскликнула она, уколотая тем возражением, которое Мержи заимствовал из ее же собственных верований. — Наши доктора богословия объяснят вам…

— О, я не сомневаюсь. Они все сумеют объяснить, они с такой легкостью меняют слова священного писания, следуя влечению собственной фантазии, например…

— Довольно об этом. Ни минуты нельзя говорить с гугенотом без того, чтобы он не начал приводить тексты кстати и некстати.

— Это потому, что мы знаем священное писание, в то время как даже ваши священники не знают его. Но хорошо, переменим разговор. Как вы думаете, олень уже затравлен?

— Значит, вы очень привержены вашей вере?

— Сударыня, вы сами возобновляете разговор.

— Вы считаете ее правильной?

— Больше того, я считаю ее лучшей, единственной, иначе я переменил бы ее.

— Однако, ваш брат переменил ее?

— У него свои причины, чтобы сделаться католиком, у меня свои, чтобы остаться протестантом.

— Все они упорны и глухи к голосу разума! — воскликнула она в гневе.

— Завтра будет дождик, — произнес Мержи, поглядывая на небо.

— Господин Мержи, дружба к вашему брату и опасность, которой вы подвергаетесь, внушают мне чувство участия к вам…

Он почтительно поклонился.

— Ведь вы, еретики, не верите в мощи?

Он улыбнулся в ответ.

— И вы считаете, что прикосновение к ним вас осквернит? Вы отказались бы надеть ладанку с мощами, как это в обычае у нас, католиков?

— Этот обычай кажется нам, протестантам, по меньшей мере бесполезным.

— Послушайте. Однажды кто-то из моих двоюродных братьев надел на шею охотничьей собаки ладанку, а потом на расстоянии двенадцати шагов пустил в нее заряд аркебузы, набитый картечью.

— Он убил собаку?

— Ни одна дробинка не коснулась ее.

— Вот это замечательно! Как я хотел бы иметь такую ладанку!

— Правда? И вы стали бы ее носить?

— Конечно, если ладанка защищает собаку, то тем более… Но в данную минуту, скажите правду, неужели еретик стоит собаки, разумеется, католической собаки?

Не слушая его, госпожа Тюржис быстро расстегивала пуговицы на груди. Она достала маленькую, совершенно плоскую золотую коробку на черной ленте.