Мадлен Миллер: Песнь об Ахилле

— Так быть же по сему. Все, кто желает принести клятву, сделают это немедленно.

Я расслышал бормотание, раздраженные голоса. Но ни один не ушел. Голос Елены и укрывающее ее покрывало, легко колышущееся дыханием, удержали нас.

Поспешно призванный в залу жрец привел к алтарю белую козу. В зале это было лучшей жертвой, нежели бык, чья кровь могла залить весь пол. Животное умерло легко, жрец смешал его темную кровь с кипарисовыми углями из очага. Чаша громко зашипела в тишине залы.

— Ты будешь первым, — Тиндарей указал на Одиссея. Даже я, девятилетний понял, что это было разумно. Ведь Одиссей уже показал себя умнейшим. Наши непрочные союзы держались только тогда, когда никому не дозволялось становиться слишком могущественным. Среди царей раздалось довольное хмыканье — ему не избежать следования собственному совету.

Губы Одиссея покривились в полуулыбке. — Разумеется. С удовольствием. — Но я понял, что это было неправдой. Во время жертвоприношения я заметил, как он укрылся в полутьме, словно желая, чтобы про него забыли. Сейчас он поднялся и подошел к алтарю.

— Ну, Елена, — Одиссей задержал уже протянутую к жрецу руку, — помни, что я клянусь только из дружбы, не как соискатель. Ты никогда не простишь себе, если выберешь меня. — Он насмешничал, и ответом на его слова был приглушенный смех. Все знали, что вряд ли такая красавица как Елена выберет царя из нищей Итаки.

Одного за другим жрец вызывал нас к алтарю, метя наши запястья кровью и золой, связующей как цепи. Я с поднятой на виду у всех рукой проговорил за жрецом слова клятвы.

Когда последний вернулся на свое место, Тиндарей встал. — Теперь выбирай, дочь моя.

— Менелай, — сказала она без колебаний, поразив нас всех. Мы ожидали нерешительности, сомнений. Я взглянул на рыжеволосого мужа, который стоял с широкой улыбкой. В необузданной радости он хлопнул своего молчаливого брата по спине. Остальные были в ярости, разочаровании и скорби. Но ни один не коснулся меча — клятвенная кровь засохла на наших запястьях толстой коркой.

— Так тому и быть, — Тиндарей также встал. — Я рад приветсвовать в своей семье младшего сына Атрея. Ты получишь Елену, даже если твой достойный брат однажды решит взять за себя мою Клитемнестру. — Он жестом показал высокой встать. Но она не шелохнулась. Может быть, не услышала.

— А как насчет третьей девушки? — это крикнул коротышка из-за спины гиганта Аякса. — Твоя племянница — могу я получить ее?

Он засмеялся, радуясь спавшему напряжению.

— Ты опоздал, Тевкр, — перекричал шум Одиссей. — Она обещана мне.

Больше я ничего не услышал. Рука отца сжала мое плечо, сердито сталкивая со скамьи. — Здесь нам больше нечего ждать. — Мы отправились домой этим же вечером, я снова вскарабкался на своего ослика, полный разочарования: мне даже не удалось увидеть воспетое многими лицо Елены.

Отец никогда не говорил больше об этой поездке, но и дома картинки произошедшего все крутились в моей голове. Кровь и клятва, зала, полная царей, они казались бледными и далекими, как те, о ком пели аэды, а не как живые люди. Вправду ли я склонял перед ними колени? И клятва, которую я принес — она казалась безумием, неправдоподобным и нелепым, как послеобеденный сон.

Я стоял посреди поля. В моих руках были две пары игральных костей, подарок. Не от отца, который никогда и не думал об этом. Не от матери, которая иногда меня не узнавала. Я не помнил, кто мне их подарил. Царственный гость? Кто-то из приближенных вельмож?

Они были вырезаны из слоновой кости, с очками из оникса, гладкие. Стоял конец лета, я бежал от самого дворца и теперь дышал тяжело. С самого дня игр мне придали учителя разных атлетических искусств — кулачного боя, умения управляться с копьем и мечом, метания диска. Но я сбежал от него и наслаждался беспечной легкостью одиночества. Впервые за много недель я остался один.

Потом появился тот мальчик. Звали его Клисоним, и был он сыном вельможи, часто появлявшегося во дворце. Старше, выше меня, неприятно плотный. Он заметил сверкание костей в моей руке. Алчно глядел на них, протягивая руку. — Дай-ка посмотреть.

— Нет. — Мне не хотелось, чтоб его пальцы, грубые и толстые, касались костей. И я-то был царевичем, пусть и юным. Разве у меня не было прав царевича? Но сынки вельмож уже привыкли, что я поступаю, как они того хотят. Они знали, что отец за меня не вступится.

— Отдавай их мне, — он пока и не думал угрожать. За это я его ненавидел. Я должен был заслуживать хотя бы угроз.