Альгирдас Поцюс - Заложники

— Бери и гони меня по деревне!

— С какой стати я должен вас гнать?

— Нужно. Для отвода глаз.

Антанас повернулся к нему спиной.

— Не буду я этим заниматься, — буркнул он и указал подбородком на меня: — Ему вон дайте. Он к властям ближе.

— Трус! — не выдержал я. — Нужно же помочь человеку!

— Уж мы в долгу не останемся, что-нибудь наскребем, — вмешалась разволновавшаяся женщина.

— Мне ничего не нужно!

Я взял карабин и остановился в дверях, ожидая, когда бывший бандит соберется в путь.

Женщина между тем подошла ближе, ласково погладила меня по плечу и прошептала:

— Господи, да отпустят ли его?

— Отпустят, отпустят, — пообещал я, как будто все зависело от меня.

Немного погодя мы тронулись в путь. Мужчина, одетый в тот же брезентовый дождевик, шагал впереди, а следом, наставив на него винтовку, тащился я. Поначалу Антанас заколебался, не зная, в какую сторону ему сворачивать. Он остановился на тропинке, огляделся и крикнул:

— Я тебе не нужен?

— Не свадьба, обойдемся без свиты!

— Вот хитрюга! — пробормотал Антанас, так и не решившись повернуть в противоположную сторону.

И лишь когда я спустя некоторое время оглянулся, то увидел, как он удаляется, покачивая огромным баулом с навесным замком.

Мы шли по деревне, сопровождаемые любопытными взглядами из окон, дворов и огородов. Откуда-то вслед нам донесся крик:

— Поглядите, Вайшнораса ведут!

Мы продолжали двигаться молча, как немые. Порой я озирался по сторонам, но мой подопечный упрямо смотрел себе под ноги, на влажную от дождя землю.

За околицей начались поля, ощетинившиеся желтым жнивьем. Кое-где зеленела свекольная ботва, от сероватой земли, где уже убрали картофель, тянуло болотной тиной. В ушах свистел ветер. Где-то вдали темнела полоска леса. Дорога упиралась в нее, и издалека казалось, что именно там и находится край света.

— Что будем делать, если из лесу откроют стрельбу? — спросил я.

Мужчина не обернулся, только слегка наклонил голову.

— Не откроют. Их там нет.

«Вон оно что. Все-то он знает», — мелькнула у меня мысль. Ноги устали, винтовка в руках казалась вдвое тяжелей, и все равно теперь я бы ее добром не отдал. Раз уж взялся, нужно доводить дело до конца.

— Вы почему прятались? — спросил я. — Что за грехи из дома выгнали?

Мужчина искоса поглядел на меня, но ничего не ответил. Немного погодя он ткнул пальцем туда, где стояла винтовка.

— Все она. Я когда из армии Плехавичюса сбежал, ее с собой прихватил. На черта она мне сдалась?!

— Только и делов?

— Хватает и этого.

Лес мы миновали без происшествий и вскоре добрались до местечка. Когда шагали по мостовой, нам повстречалась группа народных защитников. Они с интересом посмотрели на нас, но почему-то не остановили. Скорее всего не разобрали, кто такие. И лишь когда мы разминулись, кто-то крикнул:

— Эй, ты куда этого сыча гонишь?

— В милицию!

Похоже, они удовлетворились ответом и ушли своей дорогой. А мы еще долго петляли по улицам, пока не набрели на нужное учреждение.

Единственный в местечке каменный дом встретил нас неприветливо. Дорогу нам сразу же преградил вооруженный часовой, который долго не хотел впускать нас, а едва мы переступили порог, отобрал у меня карабин. Затем мы битых два часа торчали в коридоре на лавке в ожидании какого-то начальника. Я сидел рядом с доставленным мною бандитом, голодный и усталый, и мне казалось, будто это я сам дожидаюсь амнистии. Прошлую ночь я почти не спал, глаза слипались, в голове назойливо вертелось: «Я пришел сдаваться… пришел сдаваться… пришел сдаваться…»

Я уже задремал, когда нас пригласили в кабинет, где сидел молодой и ужасно привередливый лейтенант. Не успев стряхнуть с себя сон, я хотел что-то объяснить, но спросонья лишь пробормотал:

— Мы с ним пришли сдаваться.

Потом я попытался внести ясность, что на амнистию-де рассчитывает доставленный мною человек, а я лицо постороннее, но этим лишь еще больше все запутал. Лейтенант ничего не понял. И в результате Вайшнораса отпустили домой, а меня задержали. Проведя ночь в кутузке на полу и понабравшись от соседей разной живности, к утру я совсем взбодрился. Все же мне удалось втолковать лейтенанту, кто я такой и как тут очутился. Он пожал мне руку и пожелал счастливого пути.

Выйдя на улицу, я сплюнул от досады. Спасибочки за удовольствие! Злой, голодный, как пес, я снова должен был отмахать двадцать километров до своей деревни. Ну и длиннющим показался мне тогда этот путь, который пришлось проделать уже в одиночку!