Борис Костюковский - Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

Он добежал до знакомого вагончика, вскочил по лесенке внутрь и застыл от неожиданности: прямо на полу посреди теплушки лежал, вытянувшись во весь свой богатырский рост, Михаил-большой. Вокруг него, ничего не понимая, сидели дети, и только старшая, Лида, девочка лет двенадцати, притулилась около матери.

Надя сидела у изголовья Булгакова и молча, покорно смотрела ему в лицо.

Глаза Михаила были закрыты, он дышал тяжело, хрипло, прерывисто, но дышал.

— Что случилось? Когда?

Надя не ответила, а только сказала:

— Священника бы…

— Да не священника, а доктора. Был доктор?

— Откуда же ему быть?

Михаил вспомнил, что по дороге, недалеко от мастерских, он видел белый флажок с красным крестом.

— Я сейчас, — крикнул он и стремглав бросился туда, где висел этот флажок.

В каменном двухэтажном доме его встретила девушка. Она преградила Михаилу дорогу, испуганно подняв руки.

— Что вы, сударь, сюда нельзя…

— Там рабочий умирает, скорее доктора.

— Нет сейчас доктора. Где умирает?

— Здесь, недалеко, на путях. Да скорее же!

— Мне не на кого больных оставить… Но я сейчас, сию минуту. Подождите.

Она о чем-то попросила старушку в белом халате и обратилась к Михаилу:

— Ведите меня, а сами потом возвращайтесь сюда. Сейчас придет врач.

Они добежали до теплушки, и Михаил повернул обратно, чувствуя, как теряет силы. Но доктора все-таки привел. Врач не столько осматривал больного, сколько оглядывался по сторонам, вздыхая и покачивая головой. Видно, жилище это произвело на него удручающее впечатление.

— Что же, — сказал наконец он, — положение серьезное, не скрою. Нужна операция, и возможно скорее. Вольного необходимо немедленно доставить в больницу. Вот только…

Врач еще раз безнадежно взглянул на окружавшую его нищету. Михаил понял:

— Вы не волнуйтесь. Я заплачу… Деньги у меня есть.

— Это ваш брат? — спросил врач.

— Нет, но это неважно.

Михаил заметил, как благодарно и восторженно взглянула на него сестра милосердия, и что-то теплое подкатило к его сердцу. А Надя посмотрела на Васильева скорее удивленно, чем с благодарностью.

Михаил так и не узнал в тот день, зачем звал его Булгаков, что хотел сказать ему. Надя лишь недоуменно пожала плечами. Не ведала она и о том, как стряслась с мужем беда той ночью. Люди, которые принесли его, лишь тяжко вздыхали: непосильную ношу взвалил на себя мужик, вот и надорвался. А может быть, голод и постоянная бессонница подточили его силы?

Михаил вышел из теплушки вместе с сестрой милосердия.

— Спасибо вам, — сказал он, когда они шли по путям.

— Мне-то за что? Я, между прочим, и не сестра вовсе, а акушерка. И попали вы не в больницу, а в родильный дом. Это уж потом я врача пригласила…

Ах как непонятна, как таинственна жизнь. Кто бы мог подумать, что именно в тот печальный день, когда на грани смерти был его друг, встретит он эту девушку в белом халате, заглянет в ее доверчивые, добрые глаза и вместе посмеются они потом, вспоминая, как влетел в родильный дом запыхавшийся парень.

Закончатся летние каникулы, получит Михаил расчет, отправит, как обычно, деньги матери, остальные отдаст в рабочую кассу: надо же на что-то жить большой булгаковской семье. На починку обуви и оплату учебы он заработает потом, частными уроками…

Но не уйдет Михаил из этих железнодорожных мастерских, долго еще будет вести в нем марксистский кружок, разъяснять рабочим произведения Маркса, Энгельса, Плеханова, Ленина. Пройдет совсем немного времени, наступит 1898 год, и он, товарищ Васильев, с гордостью назовет себя социал-демократом.

И навсегда останется с ним эта девушка, которую все звали Марией, а он ласково Маруськом.

Занятия в университете продолжались, но теперь к увлеченности ими прибавилась потребность читать то, о чем профессора в своих лекциях не говорят. К удивлению и радости своей, узнал Михаил, что не он один среди студентов увлекается марксизмом. Книги Маркса студенты давали читать друг другу на ночь-две, от силы на три. Потому что книгу уже ждали другие. Идеи Маркса и Плеханова, идеи петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» уже властно овладевали умами…

Одно смущало Михаила: увлечение Марксом у студентов не всегда основывалось на реальном знании жизни. У многих за плечами не было того, что было у Васильева, — столь памятного и важного периода работы в железнодорожных мастерских, не было ощущения тяжести физического труда, непроходящей боли в спине, руках и ногах и вместе с тем гордости за то, что именуешься рабочим. Многие из студентов скорее увлекались Марксом потому, что это было модно, а не знать «Капитала» — даже стыдно. Он понимал, что знание Маркса еще не делает человека революционером. Вот почему он не бросил своего кружка, и каждую среду появлялся в железнодорожных мастерских. Теперь он чувствовал себя уверенно, он знал не только что разъяснять рабочим, но и к чему призывать их. И стали часто звучать на занятиях такие слова: «Долой царя!», «Долой пауков-капиталистов!», «Да здравствует освобожденный труд!» И часто после занятий рабочие пели: