Димитр Кирков - Проклятая земля

Как истинный правоверный, Юсеф-паша ничего для себя не просил, он просто выражал в молитве свое преклонение перед всевышним. Он молился по пять раз в день, всякий раз дважды читая молитвы, всегда в одной и той же позе и никогда не меняя силы голоса, и так делал ежедневно, всю свою жизнь. Внизу, во дворе, Давуд-ага, Фадил-Беше и несколько стражников, припозднившихся с молитвой, все еще продолжали склоняться в поклонах и монотонно бормотать простые слова, накрепко вбитые в их головы и потому легко слетающие с губ. Еще юношей, слушая споры ученых мужей о том, каким должен быть ритуал молитвы, он однажды осмелился спросить, какой же ритуал истинный. И лишь спустя много лет пришел к выводу, что истинным является только то, что объединяет правоверных общей для всех ненавистью или любовью. Словно рядясь в разные одежды, живущие на земле выбирали разные ритуалы, чтобы узнавать друг друга или тех, кого надлежало уничтожить или обласкать. Известные посвященному знаки делали его жизнь ясной и светлой, давали ощущение могущества, ибо возвышали ничтожного и неуверенного в себе, удваивали его силы, когда он вступал в бой вместе с другими.

Без знака принадлежности к другим человек ничего не значил.

Вот почему молитва предназначалась не для того, чтобы о чем-то просить всемогущего, выставляя напоказ свою жалкую натуру и свои мелочные заботы и вожделения. Молитва — это способ всецело отдать себя всевышнему, а через него — другим людям, своей общине, своему повелителю-халифу, власть которого освящена небесным владыкой. Ибо сказано — поминающий бога среди нечестивых похож на дерево, цветущее в поле с пожухлой травой. Тысячу раз право писание: закон аллаха — в служении ему. Многократно повторяемые ритуалы призваны укреплять связи между правоверными, делами их похожими на могучий лес, над которым бдит сам всевышний, поэтому Юсеф-паша был глубоко убежден, что молитва является священным делом, важнейшим элементом веры, и нельзя ни пропускать установленного для нее часа, ни наизусть затверженных слов.

Он подождал, пока люди его поднимутся на ноги, и, чувствуя усталость, пожалел, что времени на сон нет. Отпущенный домой Абди-эфенди наверняка успел предупредить местных заправил о судьбе визиря. Юсеф-паша решил пока не беспокоить их, дабы они успели совладать со страхом и настороженностью, да и ему нужно было время на то, чтобы осмотреться и подумать, что можно сделать на этом холме для укрепления религии и веры. Главная цель его визита была достигнута. Голова визиря вместе с его золотом отправлена в столицу, но в разговорах с верховным имамом и главным смотрителем мечетей вспоминалась мечеть Шарахдар, даже в приговоре указывалось, что священное строение заброшено и разрушено. И еще было написано там, что количество правоверных преступно мало, однако немедленно выправить положение Юсеф-паша был не в силах: на холме совсем недавно свирепствовала чума, выкосившая две трети его жителей.

Процокав по булыжной мостовой, начинавшейся от конака, кобыла, приседая, стала спускаться вниз. Повсюду виднелись следы запустения. Только суровые морозы последней зимы избавили жителей холма от страшной болезни, в течение двух лет свирепствовавшей в городе. Из-за этого он был практически оторван от империи. Посылаемые на север войска обходили его далеко стороной, курьеры наведывались редко, встречаясь с нужным человеком не дальше окраин; запасы риса, столь необходимого для оголодавших жителей столицы, не скапливались в городе, как раньше, а вывозились подданными с полей прямо в наскоро сбитые из досок сараи, построенные на берегу реки. Новости из города приходили нечасто, поскольку в них не было ничего хорошего, и передавали их неохотно. Чума то обманчиво прекращалась на неделю или на месяц, то вспыхивала с новой силой, и людям ничего не оставалось, как только терпеть и молить всевышнего, чтобы он смилостивился над ними.

Юсеф-паша знал, что, спасаясь от мора, многие неверные бежали в первые же дни, бросив на произвол судьбы дома и остальное имущество, скитались по соседним лесам или укрывались в окрестных селах. Те, кто остался, боялись чумы пуще огня и в страхе за свою жалкую жизнь черствели сердцами и становились глухими к чужой беде. Так уж, видно, они были устроены, и когда чума врывалась в чей-то дом и его обитатели метались в жару, почерневшие, как головешки, неверные не смели подать им воды или просто присесть в головах у несчастных, дабы хоть как-то облегчить их страдания. И все это только для того, чтобы спасти свой дом, свою шкуру. Как всегда, лишь правоверные стойко переносили посланные всевышним испытания, покорно доверяясь его воле. Они доказали свою храбрость и прочность веры, и хотя умерших среди них было в десятки раз больше, страдания их будут вознаграждены наравне с воинами, погибшими в священной войне. А вот визирь, бежав с холма вместе с гаремом и слугами, все два года отсиживался в горах, где разбивал шатры, словно готовясь к сражению. С кем собирался он вступать в сражение, с самим провидением? Юсеф-паша помнил, что в дни его детства тех, кто вот так бежал от чумы, судили за святотатство и сжигали в столице на кострах. С тех пор закон стал не столь суровым, и все же считалось преступлением, чтобы глава мусульманской общины в числе первых бежал от посланных самим всевышним испытаний. Одного этого было достаточно, чтобы визирь расстался со своей головой, ибо в писании сказано: не постигнет нас никогда ничто, кроме того, что начертал нам аллах.