Франц Таурин - Каменщик революции. Повесть об Михаиле Ольминском

Наконец их лодка остается позади. Шум и гомон удаляются, и Миша снова начинает клевать носом.

— Букет уронил! — кричит Гриша и довольно чувствительно толкает его в бок…

Михаил Степанович, стиснув зубы, подавил готовый вырваться стон… Все-таки эти подпирающие обшивку, перекосившиеся пружины не для контуженного…

До рассвета еще далеко. Надо постараться снова заснуть. Заснуть, не тревожа никого, все и так с ног сбились… Вот только бы чуточку сдвинуться, чтобы проклятая пружина не упиралась так в ноющее ребро.

Вспомнив оптимистическое заверение благообразного профессора, подумал с усмешкой:

«Тут, дорогой профессор, не то что бомбы кидать, с боку на бок повернуться невмоготу…»

Но что же это такое с ним было сейчас?

Тут и сон, перемежаемый воспоминаниями, и воспоминания о давних размышлениях.

Но как же все хорошо помнится и видится… Ну прямо как наяву. Еще бы!

Все это он пережил дважды: в далеком воронежском детстве и второй раз — через двадцать с лишним лет в петербургских «Крестах», в мрачной тюремной одиночке, когда на третьем году заключения написал в камере первый свой рассказ — «Собачья щель»…

* * *

Уснуть в эту ночь больше не удалось.

Мрачное слово «Кресты» всколыхнуло тяжкую глыбу воспоминаний, одна за другой замелькали в памяти сиены и картины тюремной жизни — нет, тюремного существования, называть которое жизнью не только несправедливо, но и просто кощунственно, — и тут уж, конечно, было пе до сна…

До «Крестов» пришлось отсидеть девять месяцев в Петропавловской крепости и еще двенадцать месяцев — в Доме предварительного заключения — всего, без малого, два года. Все это время шло следствие, или, выражаясь казенным языком, дознание.

До чего уж там пытались дознаться — неизвестно, все вины были на виду, надо полагать, просто не хватало этих вин, чтобы расправиться с неблагонадежными (вот уж неблагонадежность, то есть то, что не следует возлагать на них благие надежды, была очевидна, и доказывать ее не требовалось) молодыми людьми так, как они того заслуживали, по мнению властей предержащих или, точнее сказать, так, как властям хотелось.

На этих молодых людей давно зуб горел у царского правительства. Еще благополучно убиенный Александр Второй многие годы вынашивал сокровенную мечту, выстроить в киргизских пустынных степях город, обнесенный высокой стеной, и свезти туда нигилистов <��со всей Руси, пусть там на досуге просвещают друг друга.

Осуществить свой великодушный замысел царю-освободителю не удалось. Неподъемно оказалось выстроить город в киргизских степях. Пришлось рассылать нигилистов по разным местам, по разным окраинным углам обширного отечества. Кого — на Мезень и на Печору, кого — на Обь и на Енисей, а кого и вовсе за тридевять земель — на далекую Лену и затерянный в северных тундрах Вилюй…

А чтобы не стеснять себя рамками хотя и царских, но все же законов, власти предержащие изобрели исключительно удобный способ — рассмотрение дел в административном порядке — то есть, по сути дела, сконструировали пригодную для любого беззакония, безотказно действующую машину административного произвола.

Если бы Михаила, Катю и их товарищей по «Группе народовольцев» судил суд, то в соответствии с действующими законами Российской империи признанные наиболее виновными были бы сосланы в Сибирь, прочие — тоже сосланы, но в места не столь отдаленные.

Более сурового приговора быть не могло, так как они лишь «злоумышляли», но ничего еще не «преступили»; сам прокурор в обвинительном заключении вынужден был признать, что «деятельность «Группы народовольцев» не достигла своей преступной цели».

Вот тут-то и пригодилась «административная машина»: под суд их не отдали, а разрешили их дело в административном порядке.

Когда узнал, что суда не будет, подумал: кажется, пронесло! — и с некоторым даже ухарским задором оглядел свою камеру. И уже начал прикидывать, на какую окраину придется проследовать! Хотелось, конечно, поближе к столицам, но чтобы потом не пришлось разочаровываться, приуготовлял себя к Восточной Сибири, так как знал, что именно эта часть государственной территории особенно охотно использовалась «администраторами».

«Административная высылка — это не наказание, а только мера предупреждения и пресечения преступлений. Поэтому вы и не подвергаетесь никаким ограничениям прав и преимуществ», — с любезной предупредительностью объяснил ему щеголеватый товарищ прокурора.