Николай Задорнов - Далёкий край

Под вечер на реке раздался гул. Все стойбище вы сыпало на берег. Мангму тронулся. Ледяные горы поползли, громоздясь друг на друга. Рыба кинулась к берегу. Дети били ее палками, ловили руками и выбрасывали на берег щук, максунов…

Ночью светила луна. Лед быстро расходился, открывая широкие и блестящие водяные поля. Истаявшие льдины с шипением разваливались под берегом.

Остроносые куски льда, выброшенные на мель, казались в темноте огромными черными лодками, обступившими всю отмель у Онда.

– Купцы ныне плохо берут соболей. Соболей везде много, и цена на них упала, – сказал Гао Цзо, когда братья пришли к нему утром.

– Какие же меха в цене? – спросил Удога.

– Выдры! – ответил Гао.

– Так у меня есть и выдры! Вот! – вытащил Удога из-за пазухи длинную коричневую шкуру.

– Нет, нет. Отец забыл! – закричал старший сын. – В цене рыси! Рыси, он хотел сказать! Рыси, а не выдры. Рыси, отец!.

– Рыси? – переспросил Чумбока.

– Да, да, рыси! – подтвердил Гао. – Я ошибся.

– Жалко! Рысей нет!

– Очень дороги, – тихо бормотал старик. – Три соболя дают за одну плохую рысь.

– Верно, что рыси? Вспомни хорошенько. Может, ты опять ошибся?

– Рыси, рыси… – отозвался Гао.

– А почем у тебя конская волосинка? – спросил Чумбока.

– Ну, это пустяки, – сделал вид Гао Цзо, что не понял насмешки.

Горбоносый маленький Чумбока зло оглядел торговца.

«Наверно, врет, что соболя нынче не в цене, – подумал он. – Рысь у нас только одна».

Гао велел подать вчерашние меха. Работник принес десяток рыжих соболей. Удога остолбенел.

– Это не мои меха, – сказал он.

– Как это не твои? – приоткрыл узкие глаза Гао.

– Мои были черные.

Гао съежился, вобрал глубже в плечи свою плоскую седокосую голову. Желтые морщины набежали на его лицо. У пожилого торгаша было такое выражение лица, как будто в рот ему попало что-то очень горькое.

– Да, парень… Мне тебя жаль… Были черные соболя, когда вы поймали их. А потом, наверно, их много показывали людям, когда приехали домой, держали их на солнце, и они выцвели. Вот и стали рыжими. Ты их вечером смотрел, когда приехал?

– Вечером.

– Вечером все соболя черные. Надо на солнце, на дневном свету смотреть. Но не беда, я возьму и таких! Я тебе помогу!

Удога недоумевал: как все это произошло? Скорей всего – не соболя выцвели, а купец их подменил. Но как-то не смел Удога твердо сказать об этом в лицо Гао.

– Я тебя люблю? Ты хороший человек! – говорил Гао. – Ты, наверно, мешок с мехами на солнце держал, когда ехал, – соболя и выцвели.

«Может быть, и верно говорит Гао, – размышлял Удога, – выцвели соболя. Или я не заметил, что они рыжие? Неужели Гао станет так нагло в глаза лгать?»

А похоже по лисьему выражению лица торгашей, по их сощуренным глазам, по хитрым улыбкам, что они лукавят.

Гао посчитал на маленьких счетах, заглянул в книгу. Оказалось, лишь небольшая часть долга покрылась соболями.

– Так много тебе принесли хороших мехов, а долг все еще большой? – с досадой сказал Чумбока.

Все торговцы быстро и как бы с неприятным удивлением взглянули на него.

– Не так много ты добыл, как тебе кажется! – воскликнул старший сын Гао. – Это ленивые ондинцы тебя похвалили, а ты уже и поверил им!

Гао Цзо подманил к себе Удогу и хотел потрепать его за ухо, но тот уклонился.

– Не бойся, не бойся! Я тебе подарок приготовил… Есть спирт. Пьяный будешь… Угостишь родственников…

Удога был так огорчен, что ничего не ответил, и братья, не прощаясь, ушли из лавки.

Дома Ойга угощала Уленду сохачьим жиром и рябчиками. Старик ел нехотя и поглядел на вошедших братьев с таким видом, словно ожидал от них чего-то другого.

Он теперь все время проводил в гостях у племянников, ел или курил трубку.

Выслушав рассказ Чумбоки о новом обмане Гао, старик взвизгнул насмешливо:

– Какой ты, Удога, дурак! Дождешься, что Гао отколотит тебя палкой! Хозяина надо слушаться! Напрасно ты не взял араки! Ты теперь женатый человек, скоро у тебя ребенок будет. Ты должен стать смирным, а то твоей семье плохо придется. Если будешь ссориться с торговца-ми, тебя погубят. Твой ребенок сиротой может остаться.

Удога сидел темнее тучи и молчал. Он понимал: его хотят запутать долгами, сделать из него раба, и что Уленда прав – теперь, ставши семейным человеком, он должен быть осторожнее.

– Надо терпеть, нельзя теперь драться тебе, – пищал Уленда.

Пришел дед Падека, Чумбоке пришлось рассказывать ему все сначала.