Лидия Чарская: Грозная дружина

— Таузак!.. — крикнул вслед затем хан и из толпы копошившихся в темноте татар вынырнула сильная, рослая фигура князя.

— Доплыви к островку и принеси мне оттуда какую-нибудь вещь, чтобы я знал наверное о непробудном сне кяфыров.

— Слушаю, повелитель.

И вместе с конем ринулся молодой киргиз в бушующие волны Иртыша.

Он вскоре явился обратно с добычей. Три пищали и три пороховницы унес он из-под бока спавших казаков.

— Сам Аллах посылает нам милость! — вскричал обезумевший от радости Кучум.

— Вперед, мои батыри-воины! Во славу Аллаха и пророка и свободной родины идите на кяфыров, не медля, сейчас! — негромким, но сильным голосом произнес слепой хан.

И как ночные гиены, быстро и бесшумно, скользнули татары по крутому берегу вниз, прямо навстречу бурным, клокочущим волнам.

Бесстрашно ринулись в черную воду они и поплыли прямо к островку, где спали не чуявшие смертельной опасности казаки.

Кучум со свитой остался ожидать исхода предприятия.

Казаки спали.

Спал Ермак. Тот же сладкий сон ему снится. Народ, ликуя и шумя, приветствует его. Или то не народ шумит, а разгулявшиеся волны Иртыша от непогоды?.. Или еще что другое?..

Смутно, сквозь сон, чудится ему не то лязг сабли, не то хриплый стон, не то заглушенный, чуть внятный призыв какой-то… Вот крикнул кто-то совсем близко от него… Проснулся Ермак… Протер глаза… Смотрит…

Видимо-невидимо копошится народу на островке… Татарская речь, крики, стоны…

— Сюда, товарищи!.. Ко мне!.. — не своим голосом вскричал князь Сибирский.

Но никто из казаков не откликнулся на призыв атамана. Все, почти до единого, лежали зарезанные под ножами Кучумовых воинов казаки.

Один только голос отозвался в темноте ночи:

— Иду к тебе, атаман!.. Иду!..

Это был голос любимца Ермакова, князя Алексея.

Едва успел сообразить что-либо Ермак, как несколько человек татар ринулись к нему. Он выхватил саблю и, размахивая вправо и влево, стал отступать к воде, к челнам, где смутно чудилось ему спасение.

— Здеся я!.. За мною!.. К реке спеши!.. — послал он хриплым голосом в темноту, надеясь, что казаки-товарищи еще услышат его.

И снова отбивал удары, разя врагов направо и налево. Несколько трупов уже устилали его путь… Не помня себя замахнулся он на двух последних и, сняв голову саблей с одного, поразив чеканом другого, ринулся к челнам. Но их словно и не бывало у островка. Предусмотрительные татары перерезали веревки и пустили ладьи вниз по реке, чтобы отрезать путь отступающим.

Тогда, не раздумывая долго, Ермак крикнул:

— Кто жив, за мною!

И погрузившись в темные, быстрые воды Иртыша, поплыл к берегу, отчаянно борясь с рассвирепевшею стихией.

Со страшным рокотом подхватили его волны, пеною и брызгами обдавая его.

«К берегу… там жизнь… спасение»… — мелькало зарницей в его охваченной ужасом голове…

Но силы его слабели с каждой минутой. Буйный Иртыш, единственный кто мог состязаться с героем, теперь одолевал его. Тяжелая броня, панцирь с изображением орла — драгоценный подарок Иоанов, — замедляла его движение, затрудняла плавание. Ермак и сам почуял теперь, что стихия сильнее его, что Иртыш одолел человека, что не в силах он более бороться с обезумевшей в своей дикой оргии рекою. Понял это сразу и сразу замер, перестав работать, с помутившимся взором, с потускневшим сознанием в голове.

«Народное спасибо… Прощение… Почести… Слава… Все кончено…

Прости навеки, люд православный»… вихрем пролетела последняя сознательная мысль в его помутившемся мозгу.

И камнем пошел ко дну великий покоритель Кучумова царства…

Бледный рассвет, сменивший черный мрак густой, ненастной августовской ночи, осветил груду мертвых тел, оставшихся на острове.

Осветил он и новый город Сибирь, еще не пробудившийся от сна.

Мещеряк спал сладким предутренним сном, когда шум и говор под окнами разбудили молодого есаула.

— Вставай, Матюша, што-то случилось у нас… Наши на площадь бегут… — говорил мужу взволнованная Агаша.

В тот же миг ударило на площади гулкое било и печальным, зловещим звоном понесся призывной его звук.

Не помня себя, кинулся Мещеряк на площадь, чуя инстинктом страшную беду.

Кто-то окровавленный, в рваном кафтане, с блуждающим взором, стоял у била, изо всех сил ударяя в него.

— Ты, Алексей?.. Где же наши?.. Где атаман?.. — срывалось с трепещущих губ Мещеряка.