Шукур Халмирзаев: Над пропастью [Роман]

— Дети мои! — Хазрат окинул взглядом заполненную народом площадь. — Не поддавайтесь обману! Да, мы слышали, что Советы распределяют среди бедняков землю, воду!.. А кто из вас подумал, зачем это делается? Дают просто так, ничего не требуя взамен? Так не бывает!.. С нами аллах и все мусульмане земли!..

— Таксыр, вы сказали — вам все дадут командиры исламской армии… Прошу прощения, вы призвали к откровенному разговору, я потому и спрашиваю: что дадут? — послышался голос из толпы.

Площадь замерла. Курбан проследил за взглядом хазрата и тихо ахнул: «Да это же Хуррам-аксакал! Почему он здесь? Откуда?.. Кто с ним?..» — оглядев стоящих вокруг Хуррама, увидал… Норхураза! Он самый! Одетый, как дикарь, — в вывернутом коротком полушубке, в драной шапке, в сапогах, обвязанных грубой веревкой.

— Ты не веришь, сын мой? — Хазрат укоризненно покачал головой. — Да, ты имеешь право не верить! Потому что ты много раз был обманут. Из тебя… выжимали все соки слуги эмира! Разоряли сборщики налогов!.. В трудное время, когда льется кровь, когда на родной земле чужие люди, надо быть благородным… забыть… простить… И равноправие, и справедливость, и хлеб, и землю, и воду, — все даст народу вот он — глава исламской армии, его величество Энвер-паша. С этой единственной целью он ступил на нашу священную землю! Все это вам даст победа исламской армии! То есть я хочу сказать, что вы добудете все своими собственными руками! Поэтому не теряйте разума и веры! Я ответил на вопрос?

Среди людей прокатился приглушенный шум. Курбан понимал: речь хазрата не имеет успеха. Так бывает, когда сам не веришь в успех. Плохо…

— У меня тоже есть вопрос! — крикнул из задних рядов кто-то горластый, — А баи не обидятся, таксыр?

— Я не понял твоего вопроса, — сказал хазрат, подавшись вперед. — Я, кажется, знаю тебя?

— Я — Азим-суфи из Караултепе, таксыр! Если вы раздадите байские земли и воду беднякам, не будут ли баи в обиде? Уже сейчас многие из них дуются…

Ишан Судур многозначительно помолчал.

— Я говорю с вами, люди, но слова мои — не проповедь. Это разговор с вами, это доверительная беседа. Я хочу, чтобы вы сами задумались над вопросами… трудными вопросами… Азим-суфи, тебя тревожит: не будут ли баи обижены… Хвала тебе: ты думаешь о других. А скажи ты, скажите вы, люди, слушающие меня: откуда у Советской власти та земля, которую красные так щедро раздают бедным, завоевывая их души? Может быть, русские привезли ее сюда в мешках? Может быть, они и воду привезли в бочках и теперь раздают ее? Нет! Они отнимают землю! Они поворачивают течение реки на чужое поле! Они все перемешали, внося смуту в душу людей! Бутам, ты понимаешь меня?

— Понимаю, понимаю, — закивал Азим-суфи. — Одного не понимаю: у кого будут отнимать то, что вы тут пообещали. Может быть, лучше… Чтобы после не обижались, отдать, пока не отняли…

— Вот и ответ! — подхватил хазрат. — Отдавать — это великое деяние! Представь себе, у тебя отняли домбру и отдали ее другому — ты не будешь обижен? Но если ты сам… отдашь. Это я так, для примера! И разве сами баи, уважаемые люди, не делятся с народом последним, что имеют? Разве не на их деньги куплено оружие для воинов ислама? Не их зерно?.. Не их отары и табуны?.. — Голос хазрата терялся в гомоне людей. — Верно я говорю, великий паша? — обратился ишан Судур к Энверу-паше. Тот кивнул. — Все наши меры одобрены его величеством эмиром, который в этих вопросах предоставил широкие полномочия великому паше! — Ишан Судур разозлился на себя: «Хватит! Остановись! Твоим словам не поверят, если ты сам не веришь… А ты — не веришь».

— Понять-то я понял, — повторил Азим-суфи и поскреб затылок. — Однако я… пока не собираюсь никому дарить свою домбру. Потому что она у меня одна! А что я без нее? Без нее нет песен. А без песен — что за жизнь?..

Раздался хохот.

«Все пошло прахом!» — горько подумал ишан Судур, видя перед собой смеющиеся лица и… спины. Да, люди расходились!.. Что из сказанного запало им в душу?..

Курбан, где Курбан?

А, вот он, Курбан, на коне возле арбы старой Тиник. Опять он там…

— Сынок! — позвал хазрат.

— Пир мой! — Курбан спешился, замер в почтительном поклоне.

Ишан Судур, вцепившись в локоть Курбана, повлек его за собой.

Муэдзин неожиданным для его роста громким басом крикнул:

— Люди!..

Расходившиеся остановились.

— Люди! — повторил за ним ишан Судур. — Эй, Азим-суфи! Повернитесь сюда!.. Посмотрите — кто рядом со мной? Узнаете?.. Кто бывал в Байсуне, Бухаре, не может не узнать его… Он мой ученик, моя надежда, он впитал в себя все, чем я делился с ним годы и годы… Он жил в Бухаре, но когда начались беспорядки, он сидел в зиндане, потом попал к кизил-аскерам! Год был среди них… Целый год! И вот — пришел в Кукташ!.. Вот кто расскажет вам, что такое Советская власть! — Ишан Судур всмотрелся в побледневшее лицо Курбана. — Не робей, сыпок! Вот и пришел твой час, великий час! Покажи себя… Ты говори — я услышу. Я только на минуту, что-то там, у матушки Тиник… Меня зовут…