Петр Константинов - Синий аметист

Аргиряди смотрел на дверь, пока шаги хаджи Стойо не затихли внизу. И тогда впервые воспринял одиночество не как страдание, а как благо, как спасение.

Спустя полчаса Аргиряди, одетый в зимнюю шубу, поцеловал возле ворот дочь и сел в фаэтон.

София осталась стоять в воротах. Узкое серое платье делало ее еще стройнее и придавало ей строгий вид.

— Не оставляйте дом без Никиты, — обернулся Аргиряди к Теохарию. — Остальное все сделай так, как я велел.

Впервые перед поездкой София видела отца таким взволнованным. Она знала, что он пробудет в Константинополе самое позднее до конца месяца, но тоже вдруг почувствовала необъяснимую тревогу.

Кучер Гаврил сел на козлы. Взмахнул кнутом, и лошади медленно тронулись вверх по обледеневшей улице. Возле новой церкви фаэтон свернул к Хисарским воротам, Аргиряди в последний раз прощально махнул рукой. Затем фаэтон покатил вниз, и вскоре цоканье копыт заглохло вдали.

— Пойдемте… — сказала София, и все, кто вышел проводить Аргиряди, молча разошлись.

Теохарий отправился в нижнюю канцелярию, Елени поднялась в столовую — камин там горел весь день.

Сбросив шаль, София, немного помедлив, вошла в комнату отца.

В тусклом свете зимнего дня эта просторная, оклеенная темно-зелеными обоями комната казалась еще уютнее.

Девушка села за стол. В проводах отца было что-то невысказанное, необычайное, и сейчас тишина комнаты угнетала ее.

Она встала, чтобы пойти переодеться, но сперва решила оставить в сейфе отца кольцо матери и брошку с синим аметистом, которые всегда надевала, когда хотела, чтобы начинание завершилось успешно. София открыла сейф, сняла брошку и положила ее на место. В глубине сейфа она заметила конверт. Осторожно взяла и посмотрела, что на нем написано.

Руки ее медленно опустились на холодный металл. Колокола кафедрального собора зазвонили к вечерне. Ее словно ударило в грудь чем-то тяжелым. Захлопнув дверцу сейфа, она вернулась к столу.

Вокруг была холодная пустота. София подошла к окну. Солнце садилось. Улица была пустынна. Она чувствовала, что колокольный звон душит ее, что произошло нечто непоправимое. Тоска стеснила грудь, застряла комом в горле.

Схватив шаль, София выбежала из дома. Захлопнув за собой калитку, устремилась вверх по улице. На углу церкви остановилась. Улица, спускавшаяся через Хисарские ворота к заарской дороге, была пуста.

Сделав еще несколько шагов, София прислонилась к стене церкви, повернулась лицом к холодному камню.

— Папочка, папа… — застонала она, но голос ее потонул в колокольном звоне, ударявшем в стены домов и рвущемся вверх, будто желая достичь вечернего неба.

В середине декабря в Балканских горах выпал обильный снег. Метель кружила его в бешеном танце, и в ясные дни снизу, из Фракии, на снежные вихри смотрели с надеждой, как на единственное спасение от русских, осуществлявших прорыв на юг.

Однако еще с начала месяца Сулейман-паша приступил к переброске своих войск по морю с линии Русе-Варна в Константинополь.

После долгих обсуждений из Илдызкьошка поступило распоряжение: войска должны направиться к западной части прибалканского фронта. Армия Гурко сосредотачивалась с другой стороны к Орхане, и это было наиболее правильной контрмерой.

У Шипкинского перевала стоял с тридцатитысячной армией Вейсел-паша.

Несмотря на все это, и в Константинополе, и в Пловдиве, и в Софии, и в Казанлыке были убеждены, что до таяния снегов зима обеспечивает им линию фронта. А до того многое может измениться, многое можно поправить.

Однако 13-го, 14-го и 15-го декабря войска генерала Гурко, передвигаясь по складкам гор возле Арабаконакского перевала, перешли Балканский хребет и вышли на Софийскую низменность.

Сулейман-паша узнал чэту потрясающую новость в Пловдиве. Круглые сутки из Константинополя прибывали войска — пешим ходом, на телегах и на поездах.

К ночи 15 декабря основное ядро его армии было сосредоточено около Саранбея.

На следующий день, несмотря на сильный снегопад, началась переброска войск к Ихтиманским высотам. Вечером в обстановке полной тайны маршал поехал в Софию, но не прошло и суток, как он вернулся, едва спасшись где-то под селом Вакарел от летучей казачьей сотни.

В это время армия Шекир-паши вела безнадежное сражение по спасению Софии.

Сулейман-паша надеялся, что за несколько дней дойдет до Софии и даст решительный бой. После тягостных летних и осенних месяцев его честолюбивая душа жаждала чего-то героического, стремилась к победе, пусть и дорогой ценой.