— Но поля-то принадлежат королю, церкви, сеньорам, а не этим бедным людям! — равнодушно ответил аббат на расспросы Никиты и, достав из большой сумки холодную курицу, откушал с отменным аппетитом.
«У этого не убудет!» — подумал Никита. И впрямь, если сердобольный художник подавал нищим детям копеечку, аббат всю дорогу раздавал только божье благословение.
Мастерская господина Ларжильера к моменту приезда Никиты перебралась из Версаля в Париж, и Конон Зотов, хлебосольный наставник молодых российских учеников, сам отвел Никиту к прославленному мастеру.
— Ныне, почитай, весь двор вслед за регентом переехал из Версаля в Париж, ну а за двором последовали и придворные архитекторы, скульпторы и художники. Вот и Никола Ларжильер ныне обретается не в Версале, а на улицах Кенкамлуа,— охотно давал разъяснения Никите Конон Зотов. Сын князя-папы всешутейшего собора Конон Зотов в полную противоположность своему отцу хмельного в рот не брал и был человеком ученым и ласковым, добрым и правдивым. Лучшего наставника для российского юношества, которое подвергалось в Париже многим соблазнам, Петр, пожалуй, и не мог найти.
В мастерской прославленного Ларжильера было весело и многолюдно: сей мастер в отличие от синьора Реди не столько поучал, сколько шутил. Никола Ларжильер и при новом правлении оставался самым модным портретистом: сам регент и его дочь, герцогиня Беррий-ская, заказывали ему свои портреты. А за знатью в мастерскую прославленного мастера тянулись банкиры и откупщики, купцы и мануфактуристы.
В этом многолюдстве Никола Ларжильер, свесив тройной подбородок на кружевное жабо, плыл, подобно солнцу, и каждый ученик норовил поймать его взгляд. И все же Никиту мастер сразу отметил, причем не столько как чужеземца, а как ученика иной школы.
— Гляньте на эту работу, господа! — воззвал месье Никола, задержавшись возле портрета Мари, к своей свите.— У этой девушки, слов нет, славные глаза, и художник словно сумел заглянуть в ее душу. Но какого рода и положения эта девица? — Мастер обернулся к .Никите и строго спросил: — Где ее наряды, где уборы, Наконец, где ее поступь? Вы мне говорите, что она княжна, принцесса, но я пока зрю только красивую девушку! Принцесс так не пишут! — важно заключил месье Ларжильер и затем сочувственно потрепал Никиту по плечу: — Впрочем, все понятно, мой друг, вы попали в дурную школу этого старикана Реди, который все еще бредит великим прошлым своей Италии. Достаточно посмотреть на вашу «Обнаженную римлянку». Меж тем наши парижанки, месье, живут не прошлым, а настоящим. И женщинами их делает не столько натура, сколько портные! — В свите Ларжильера раздались дружные смешки.
Никита попробовал было заступиться за бывшего своего наставника, но месье Никола решительно махнул рукой, как бы перечеркивая все его итальянские уроки.
— Скажите, чего не хватает этому достойному ученику Томмазо Реди? — обратился он к своей свите и сам же ответил: — У него нет главного, господа: нет пока знания аксессуаров и приятности, нет шарма! А без этого нет современного искусства, мой дорогой друг! — И Ларжильер важно принялся растолковывать как Никите, так и своей свите: — Портреты сочинять труднее всего — тут требуется глубокий ум, говаривал наш великий Мольер! А вы пишете пока не разумом, а на глазок, пишете, как видите. Меж тем портретист сегодня не пишет, а сочиняет портрет, яко историческую композицию! И как исторический живописец поправляет историю и придает ей недостающий героизм и возвышенность чувств, так и портретист исправляет недостатки натуры. К примеру, толстые ляжки вашей римлянки нужно поправить, нос, чуть кривоватый, не только можно, но и нужно попрямить! И потом, месье, писать надобно не человека, а персону, и потому костюм — неотделимая и важнейшая часть картины! По наряду вы узнаете персону, и оттого каждая пуговица и позументы должны сверкать, шелковая орденская лента переливаться цветами, даже бархат камзола и алмазные пряжки на башмаках говорить нам о высоком положении персоны. Вспомним, сколь скромен был наряд великого Людовика в последние дни его царствования. Король в расстройстве от своих неудач почти всегда носил черное платье, но, когда он распахивал глухой кафтан, под ним на камзоле переливалась лента с бриллиантами стоимостью на восемь — десять миллионов ливров, и вы сразу понимали, что перед вами персона! В каждом заказчике мы ищем персону, господа, отсюда ведь мы и получаем звание «персонных дел мастер».
Читать дальше