Эрнст Питаваль: Голова королевы. Том 1

— Чтобы составить заговор против короля? Мой отец никогда не согласится содействовать ему в этом.

— Миледи, я только исполняю поручение, а решать должны вы сами. Завтра предстоит турнир в Винчестере. Граф Килдар потребует, чтобы вы появились на празднике, а он понимает, что с вашей стороны это будет тяжелой жертвой, так как он знает, какую ненависть питаете вы к королю за казнь вашего лучшего друга. И, поверьте мне, граф охотно согласится на ваши условия.

— Он назовет меня сумасшедшей, потому что посланный Варвика только что привез письмо Сэррея с отказом от подданства.

— Миледи, ответ вашего отца будет иным, когда вы передадите ему вот это письмо лорда Варвика и прибавите от себя, что он может рассчитывать на ваше послушание отцовской воле в случае его согласия и на ваше упорство в случае отказа.

Леди Килдар отрицательно покачала головой.

— Нет, нет! Я никогда не соглашусь на подобную сделку!

— Миледи, я вижу, что лорд Варвик ошибся; он думал, что в день казни Сэррея в вашем сердце не может быть места иным чувствам, кроме жажды мщения его врагам, что вы не колеблясь ухватитесь за каждого, кто обещает вам отомстить за его смерть. Между тем оказывается, что вы благоразумны, миледи, что вы обдумываете, сомневаетесь, взвешиваете…

— Довольно! — гордо перебила гостью леди Бэтси. — Где письмо лорда? Я передам его отцу, но решу сама, что мне пристойно требовать.

— Ну нет, миледи, — возразила Маргарита, — вас также лишают доверия, когда вы не хотите оказать его другим. Вы должны примкнуть к нам безусловно, в память о вашем друге Сэррее. Правда, смерть расторгает множество уз, несчастный благороднейший поэт Англии, очевидно, достоин только слез слабой женщины, но не жертвы.

Леди Бэтси вырвала из рук Маргариты пергамент и воскликнула с пылающим лицом:

— Вы жестоки, но справедливы. Я была бы недостойна моего Генри, если бы колебалась. Лорд Варвик был единственным, последним другом Генри Говарда, передайте же ему, что он может рассчитывать на меня.

Улыбка торжества промелькнула на холодных чертах Маргариты: она одержала победу.

Час спустя леди Килдар стояла перед отцом. Граф пришел сам изъявить ей свою волю, узнав от своей супруги, что их дочь не скрывает своего горя по поводу казни Сэррея даже в присутствии принцессы Елизаветы.

Граф Килдар был вспыльчивый, горячий человек, но именно эта необузданность нрава и заслужила ему королевское благоволение. Он принадлежал к числу тех, которые особенно усердно свирепствовали против католиков, когда Генрих VIII обнародовал новое англиканское вероисповедание. Когда же его представили на суд короля за тяжкие преступления, особенно за сожжение церкви в ирландском городе Кашеле, то граф Килдар заносчиво подтвердил на допросе, что действительно сжег церковь, и прибавил еще с видом упорства: «Я не посягнул бы на эти стены, если бы знал, что в них не находится архиепископ дублинский». Последний, присутствовавший при этом, обратился тогда к королю с такими словами: «Вы видите, ваше величество, что это за человек; всей Ирландии не управиться с ним». — «Так, — произнес Генрих VIII, — тогда будет лучше всего, если он сам станет управлять всей Ирландией!» И граф Килдар был немедленно назначен ирландским вице-королем. Это создало ему влияние, которое приходилось уважать даже самому королю. И Генрих VIII охотно делал это, он облекал властью своих любимцев и бывал неумолим и жесток лишь в том случае, когда затрагивали его слабости.

Граф Килдар рисковал очень многим, если бы его дочь отказалась присутствовать на придворном празднике. Печаль по государственному преступнику являлась в глазах Генриха VIII равносильной самому государственному преступлению, и короля должно было возмутить вдвое сильнее то, что Генри Сэррей приходился родственником казненной королеве.

— Бэтси, — сказал граф, устремив на дочь строгий и мрачный взор, — король будет завтра в пунцовом, ты появишься в тех же цветах, чтобы показать его величеству, что ты раскаиваешься в своем сердечном заблуждении.

— То не было заблуждением, отец, ведь ты сам одобрял мою дружбу с Сэрреем. Так неужели же ты после всего того, что выпало на его долю, можешь требовать от меня такой низости, как преклонение пред убийцей моего лучшего друга?

— Я не требую, чтобы ты это делала искренне, от всего сердца, я хочу, чтобы ты принесла мне жертву, затаив в себе свою скорбь. Я знаю, что требую от тебя тяжелой жертвы, но благоразумие предписывает тебе этот шаг.