— Папа, любимый! Приехал!..
Он прижимал ее к себе здоровой рукой и целовал ее полосы, лоб, лицо. Марьянка смотрела на чужую радость, смахнула непрошенные слезы: отец ее так не обнимет, не скажет ей ласковых слов…
Чемодан оставили на станции и пошли в деревню.
На возглас Муси: «Папа приехал!» все выбежали на крыльцо. Глафира Платоновна заплакала.
— Петр Варфоломеевич, вы — герой! Раненый герой. Страдалец за нашу несчастную родину!
— Почему вы не писали нам о ранении? Зачем эта скрытность? — спрашивал Владимир Викторович.
— Что там слыхать? Почему и до сих пор не наведут порядка в Петербурге?
— Успеете о политике! Чайку с дороги. Варенье есть свеженькое, сегодня варила, — суетилась Нина Дмитриевна.
Петр Варфоломеевич обещал позже все рассказать, а сейчас хотел искупаться и сбросить этот осточертевший ему военный костюм. Вышла Татьяна Платоновна с корзинкой, в которой лежало белье.
Они пошли к реке.
Спустившись с горы, Татьяна Платоновна сказала, заглядывая мужу в глаза:
— Петя, может быть, на лугу будем купаться?
Пошли через луг к Глубокой луке. По дороге Татьяна Платоновна рассказывала о жизни семьи, о приезде Муси. Офицер был невесел.
— Чего ты такой, Петя, будто не рад нам.
— Война убила мою веселость.
— Худой ты, Петя.
— На казенных харчах жить приходилось… Рана болит. Будьте вы прокляты!
— Кто?
— Те, кто миллионы людей уничтожил.
— Немцы?
— Которые на царском престоле сидели и министерские портфели носят!
Татьяна Платоновна испуганно раскрыла глаза.
— Ты что-то страшное говоришь, Петя…
Бровченко усмехнулся и стал раздеваться.
…Часа через два все собрались на веранде. Платон Антонович достал из погреба пару бутылок вина. Нина Дмитриевна позаботилась о завтраке. Когда все сели за стол, Платон Антонович поднял бокал:
— За защитников земли русской! — и внимательно посмотрел на зятей-офицеров, сидевших на разных концах стола. Платон Антонович задержал взгляд на грустном Бровченко, который был теперь в белом штатском костюме.
Раненая рука висела на чистой перевязи. В висках вилась первая седина. Длинный нос заострился. Чисто выбритые щеки запали. В его умных серых глазах тесть уловил скрытое возмущение. Соболевский насторожился, не спускал с зятя глаз.
Выпили… Ели молча — такой порядок любил Платон Антонович. Когда подали чай, Соболевский повторил свой вопрос:
— Почему до сих пор не наведут порядка в Петербурге? Почему не чувствуется твердой власти?
Ответ всех интересовал. Бровченко, будто нарочно, не спешил с ответом и долго размешивал ложечкой сахар в стакане. Все наблюдали за ним.
— Некому наводить порядок, — сказал он, наконец.
— Как так некому?.. — подхватил Соболевский. — А Временное правительство?
— Никто не хочет его слушать!.. Рабочий люд и солдаты слушают большевиков в Советах. В Петрограде теперь два правительства, и…
— А вы, господа офицеры, куда смотрите? Время взяться за ум! Пулеметами порядок наводите! В штыки большевиков! — захлебываясь, сжимал кулаки Владимир Викторович.
Бровченко чуть-чуть усмехнулся.
— А солдаты говорят: Временное правительство взять в штыки, чтобы порядок установить. Вы, может быть, знаете, третьего июля была демонстрация в Петрограде. Рабочие и солдаты требовали прекращения войны, требовали, чтобы Советы взяли всю власть! И что ж вы думаете?.. Временное правительство прибегло к методам царя: расстреляло демонстрацию.
— И правильно поступило! — ударил кулаком по столу кавалерийский офицер.
— Поддерживаю! — выкрикнул Платон Антонович. — А вы? — резко повернулся он к пехотному офицеру. Петр Варфоломеевич поднял голову и, отчеканивая каждую букву, громко ответил:
— Не поддерживаю!
Соболевский, Владимир Викторович и Глафира Платоновна вскочили.
— То есть как?
— Слушайте… — У Бровченко нервно задергались брови. — Нужно три года просидеть в окопах, чтобы знать и понимать ненависть солдата к тем, кто погнал его на убой. Пришло время, и солдат понял, ради чего он гнил в окопах, ради чего миллионы солдат похоронены в чужой земле. Кто же теперь пойдет воевать? Я? — неожиданно спросил он и закрыл глаза. — Довольно с меня! За что меня ранили в бою?
Соболевский упал в кресло и закрыл лицо руками. Женщины потупились. И только Муся с восторгом смотрела на отца. Ей нравилось, что он рассердил деда и Владимира Викторовича.
— Вы забываетесь, Петр Варфоломеевич! Вы — офицер! Ваш священный долг помочь Временному правительству навести порядок в России и победоносно закончить войну с немцами! — Владимир Викторович поднялся из-за стола, ушел с веранды. Через минуту он вернулся, держа в руках скомканную газету. Он рывком отодвинул чашку и положил перед собой на стол газету. — Слушайте, господин офицер! Это — к вам! Слушайте!
Читать дальше