Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Ну, что ты предлагаешь? — напирал Куриленко. Крупное открытое лицо его раскраснелось. Он ценил Билаша за редкий дар стратегического мышления, выдержку, честность и не хотел без него уходить к Махно. «Армии без Виктора не будет, — полагал Василий. — Мы все лихие рубаки, полк поведем, дивизию, а на большее масла в башке не наскребем».

— Я… думаю, — отвечая Билаш, кривя в усмешке правый угол губ.

— Индюк думал, и знаешь, куда попал? — уже сердился Куриленко. — Пошли завтракать чи обедать, и давай решать!

К вечеру прискакал еще один гонец.

— Батько тут рядом, — сообщил он, запыхавшись. — А на вашем хуторе бедокурил заградотряд и пять милиционеров из бывших махновцев. Мы их порубали. Ждем вас!

Теперь уж ничего другого не оставалось, как объединиться. В отряде Батьки насчитывалось около тысячи штыков и сабель при 50 пулеметах и 8 орудиях. Увидев жалкую полусотню новоспасовцев, Нестор Иванович спросил грубо:

— Вы что же это, сидите в подполье и не проявляете себя? Или хотите передаться на сторону красных? Тогда уходите к е… матери и будем драться!

Но повстанцы уже обнимались. Махно единогласно избрали командиром, а Билаша — начальником штаба. «Армия» пошла искать встречи с Буденным.

Украина кипела крупными и мелкими бандами. Батька Махно и «атаманы» помельче рангом нападали на железнодорожные станции и поезда, громили советские учреждения и склады, срывали продразверстку… Для укрепления тыла Юго-Западного фронта Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение о направлении на Украину Дзержинского.

Он приехал в Харьков 5 мая. Вместе с ним прибыл целый эшелон, 1 400 человек — московские чекисты, командиры и бойцы войск внутренней охраны… В распоряжение Дзержинского передавалось авиазвено, бронепоезда и необходимое количество вооружения и боеприпасов.

А. Тишков. «Дзержинский».

Оля говорила Захарию:

— Чуешь, як птыци спивають? Всэ цвитэ, пахнэ. Хай воны там вси пэрэгрызуться. А ты будь дома!

— Та клыче ж Батько. Я його спасав, тэпэр вин нас.

Вчера в Рождественке побывали продотрядовцы. Объявили, что будут собирать овес для лошадей Буденного. Нужно приготовить муку, десяток свиней на мясо и другие продукты. Это по разверстке. А еще создается двойной запас. Он будет храниться тут же, в селе, и по мере надобности изыматься. Люди заволновались:

— Дэ ж його взять?

— У нас гостевали белые с помещиками, махновцы, ваши эстонцы, мадьяры. И всем — дай!

Командир отряда, видимо, из рабочих, с грубыми толстыми пальцами, терпеливо разъяснял:

— Мы же не грабители какие-нибудь. Мы — ваша, советская власть и не лезем по амбарам. Спокойно приготовьте, товарищи. Через день заедем и возьмем.

— Захар, ну скажи ж йому! — просили соседи Клешню. После того как он возвратился из походов с пустыми руками, люди поверили в его честность. Хотя и усмехались: чудак или дурак! А все-таки пришел домой и не калека. Другие вон пропали. Значит, шустрый. Может, может постоять за себя. И за нас!

Но он молчал. Раскроешь рот — зацапают. Всё припомнят! И те же соседи охотно подтвердят, что, конечно, был, был у Батьки, сукин сын, а як же. Угостят свинцом и цигарки не дадут.

Продотряд уехал. А сегодня утром нагрянули махновцы, вербуют в новую армию. Правда, незнакомые какие-то хлопцы. Захарий раньше их не видел. Да разве всех и запомнишь? Собрали бывших повстанцев, пообещали пугануть красных грабителей, как только те появятся. «Давай к нам!»— почти требовали. Клешня не возражал, но и не соглашался. Пришел на обед, рассказал жене. Та и слышать не хотела.

— Ни, ни! — замахала руками.

— Шо ты як коза? Мэ, мэ! Шкуру сдэруть комиссары, — ерепенился Захарий. — С голоду подохнэм!

Ольга не знала, что возразить. Муж прав. Но сердце стучало: нет, нет, не пускай!

— Та хай хоть и голод, а ты рядом, — сказала. — Кропыву будэм жрать!

Прибежали дети. Ольга заплакала.

— Батько покыдае нас. Попросить його.

Сынишка обнял ногу Захария. Дочка терлась щечкой о штанину.

— Ладно, ладно. Хватэ вам! — прерывающимся голосом пытался строжиться отец. — Нэ пиду. Буду дома.

А в это время по улице скакал верховой и звал:

— Э-гэй! Мужики, собирайтесь!

Захарий от безысходности поднял сухую, давно не стриженную голову, увидел облако и под ним — трепещущую точку жаворонка. Пел ли он — услышать не удалось. На том конце села стрельнули. «Будь оно всё проклято!» — ругнулся Клешня. Донесся еще какой-то шум, и над крышами взвился столб дыма. Хозяин хотел выйти на улицу, поглядеть, что там случилось, но жена не пустила.