Олег Широкий - Полет на спине дракона

Забирающих, как тяжёлую дань-ховчур [83] Ховчур — единоразовый налог. за голодный покой в родной степи.

— И что, нам подвозили зимой ячмень и овёс из-под Ургенча?

— В эту зиму — да. Но долго так продолжаться не может, да и сколько нас — монголов, кераитов? С каждой стычкой всё меньше. Вот и сегодня троих потеряли: одного дурбена, двух олхонутов. Олхонуты — обох нашей бабушки.

— А как живут кыпчаки?

— У них интересно. Каждый обох уходит на лето по тайным горным тропам высоко, туда, где Мизир не выжигает траву. Их молодёжь гонит овец и лошадей ещё выше — на сытные пастбища-джейляу, а старики запасают сено для зимовников. У них там укреплённые деревни, в которых они просиживают зиму, есть и тайные ущелья. Молодые — в набег, а женщины и дети надёжно защищены. Кыпчака огнём жги, шкуру дери — ни один из них не выдаст. Не расскажет, где родовые зимовки, где ущелья, где джейляу. — Джучи подался вперёд, заговорил быстрее, будто жалуясь: — Темуджин тут недавно прислал «дальнюю стрелу». Приказал: «Поймай кыпчаков, выведай, где у них джейляу. Иди туда ближе к зиме с отрядами, сожги заготовленное. Тогда кыпчаки на карачках приползут».

— И что?

— Я другое задумал, для того и поймал этого юного кречета. Люди на джейляу разобщены на маленькие группки, их там мало — это одна дыра в кыпчакском шатре. Они там без стариков — это дыра другая. Делая все любят, к словам его молодые уши бегут, как овцы на соль, старых же он раздражает... Это третья дыра.

Голова у Бату работала стремительно, дальше он и сам всё додумал. Люди Делая — это те, кому в скучных кочевьях тесно, такие — колючка в сапоге у старейшин, кость в старом горле у тех, кто по заветам предков живёт.

В монгольских степях таких строптивцев в леса выгоняли, называли «людьми длинной воли». Но в лесах они сколачивали шайки и стали СИЛОЙ.

Не то у кыпчаков. Каждое лето удальцов разобщают горные пастбища, а с новой травы — начинай сначала. К весне же расцветают не только тюльпаны — работорговля тоже. «Лишних людей», тех, кто старейшинам неудобен, объявляют «одержимыми злыми духами» и продают на булгарских и хорезмских базарах.

«Свои своих, отвратительно, — Бату стало приятно, что он всё-таки монгол, а не кыпчак, — в нашем народе низости такой не водится».

Значит, Джучи спровоцировал набег для того, чтобы неудобных людей, наконец, ОБЪЕДИНИТЬ, вырвать на лето из-под скучного кнута пастуха. Он хочет создать кыпчакских «людей длинной воли», СВОЕЙ «длинной воли». Как просто. Их руками нужно захватить, а не уничтожить зимние пастбища. Молодых пастухов, оторванных от старейшин и прорицателей, переманить на свою сторону легко. «Кто хочет, пусть идёт на войну — саблей добудет богатство. Добрый хан Джучи всем найдёт занятье по душе. А что сейчас имеете? Чужие стада без продыху пасёте», — скажет им Делай, вернее МЫ его голосом скажем. А ближе к зиме — свалим их же руками обеззубевших без юной поросли старейшин-беков.

«И будет бескровная победа, — восхитился Бату, — хоть один костерок под ногами погасим. Ущелья для женщин и детей — укрыться при карательном походе Темуджина — тоже не лишнее. Только бы удалось! Только бы Делай согласился!»

Всё это он высказал отцу, чтобы проверить свою способность понимать чужие мысли с полуслова. Однако Джучи даже слегка испугался такой прыти.

— Не так всё безоблачно, но в главном — догадался. Где научился так рассуждать?

— У того, с кем решили воевать, в «яме» Темуджина, — привычно скривил губу царевич. — Чей это план? Твой или Маркуза?

Джучи ждал этого вопроса, но отвечать на него не хотелось. Ответил.

— Это сразу видно... — незаслуженно ткнул он отца, тот сразу сник.

«Что бы сделал на моём месте Темуджин? — привычно пожалел себя хан. — Выбил бы у подчинённых охоту не только задавать подобные вопросы, думать бы в эту сторону запретил. Все люди правителя — его продолжение».

Всё воодушевление разговора улетучилось, как жар О! залитого костра, полыхнуло стоячим белым дымом обиды и злости. А Бату даже не понял, что он жесток. Как всякий юноша, царевич был способен соображать, но не сопереживать чужим слабостям. Он был ещё слишком беспощаден к старшим.

— Не стоит кусать за материнский сосок только потому, что выросли зубки, — не выдержал Джучи, укорил.

— Не стоит выдавать чужой сосок за свой, эцегэ. Не стоит думать о сосках тому, кто не хочет уподобиться женщине.

— Иди, иди к своему Маркузу, — ревниво процедил Джучи, у него вдруг заболела голова.