Петро Панч: Клокотала Украина (с иллюстрациями)

— За то, что мы его на трон подсадили? — едко спросил он.

— Король как король, — пробормотал полковник Золотаренко, — а вот вы, королевичи, все воду мутите. И ты, Кисель, кость от кости нашей, отщепился и пристал к панам-ляхам.

— Женушка моя дорогая, — перевел разговор Богдан Хмельницкий. — Ты не догадываешься, почему мои полковники сегодня такие злые? Чары порожние! Да и табаку, верно, надо натереть казакам!

Адам Кисель хотя и покраснел от злости, но продолжал все тем же проникновенным голосом:

— Богу угодно было, чтобы его королевская милость, светлейший король Ян-Казимир сменил заслуженный гнев на великую милость и оделил тебя, ясновельможный пане гетман, великими дарами. Светлейший король прощает тебе, пане гетман, все твои дела и проступки против Речи Посполитой...

— Речь Посполитая пусть у казаков просит прощения за то, что шляхта, ломая присягу, кровь нашу проливала! — снова выкрикнул обозный Чернота.

— Хуже, чем с псами, обращались с казаками! — добавил полковник Вешняк.

Пока раздавались эти возгласы. Адам Кисель нервно покусывал нижнюю губу, но затем продолжал еще более проникновенно:

— Его милость король польский и великий князь литовский будет печься о том, чтобы казаки и хлопы беспрепятственно исповедовали православную веру.

— Уже и богом распоряжаются магнаты! — буркнул полковник Небаба.

— До сих пор в реестр было занесено только шесть тысяч казаков. Мы согласны увеличить число реестровых до двенадцати-пятнадцати тысяч.

Гетман Хмельницкий, слушавший Киселя весьма рассеянно, на последние его слова криво улыбнулся и так же небрежно кинул:

— Зачем же так мало, если их может быть хоть сто тысяч? Столько будет, сколько захочу.

От этих слов Адам Кисель точно поперхнулся, особенно когда увидел, что гонец московский кивнул гетману головой. Но уже в следующую минуту Ки́сель выдавил на своем словно опухшем лице сладкую улыбку и продолжал:

— Его королевская милость согласен вернуть казакам права и вольности старинные. После договора, который поручено нам заключить, казаки, если желают, сами могут командовать своим войском!

Адам Кисель опустился в кресло с таким видом, будто бог весть как щедро одарил своих хлопов, и ожидал бурной благодарности. Но вместо этого полковник Небаба снова буркнул:

— Теперь вас не спросим.

А Джалалий укоризненно покачал головой.

— У нас же забрали, нам же и даруют, да еще и благодарить велят. Да ты не у пса ли, Кисель, совесть занимал!

Гетман молча продолжал есть. Адам Кисель снова вскочил.

— Будет справедливо, пане гетман, если ты, как верный слуга его королевской милости, в благодарность за такое королевское великодушие будешь стремиться в дальнейшем избегать смуты и кровопролития. Не станешь брать под свою защиту простых хлопов, а будешь внушать им послушание панам...

— Пусть польская шляхта и дальше сосет кровь православных, — ввернул Чернота.

— Теперь вы можете заключить с комиссарами Речи Посполитой договор, — закончил Кисель, все больше теряя гонор.

Гетман Хмельницкий после продолжительной паузы поднялся с кресла и, не скрывая иронии, сказал:

— За великие благодеяния, которых я удостоен через вас от его милости короля, за власть над моим войском и за прощение моих проступков, к защите моего народа направленных, — благодарю. Но незачем говорить впустую: из комиссии ничего не выйдет! В Переяславе нет всех моих полковников, а без них такие дела решать нельзя, так что и начинать не стану.

— Верно, верно! — закричали полковники.

— Всему злу и кровопролитию есть началом и виной польская шляхта. Довольно было времени для переговоров со мною, когда Потоцкие искали меня на Днепре и в плавнях, было время на Желтых Водах и после Корсуня. Было время и при Пилявцах. Теперь уже время прошло. — С каждым словом гетман все повышал голос, лицо его наливалось кровью. — Я добился того, о чем никогда не думал, а теперь добьюсь того, что задумал. Освобожу из ляшской неволи народ украинский! Поможет мне в этом вся чернь до Люблина и Кракова, она от меня не отступится, и я не отступлюсь от нее, ибо народ — это правая рука наша.

— Правда твоя, пане гетман, правда! — поддакивали полковники.

— Знаю, о чем помышляют магнаты, — продолжал гетман. — Прибрав к рукам хлопов, ударить по казакам... Не бывать тому! Теперь терять времени не буду ни под Львовом, ни под Замостьем — это были напрасные надежды на панский разум. Пойду к Белой реке, а став над Вислой, скажу дальним панам: «Сидите и молчите, паны-ляхи!»