Исай Калашников - Жестокий век

– Дикой… Должно, от страха.

А ему хотелось обнять каждого и каждому сказать: «Родные! Славные! Свой я!» Но вместо слов из горла вырвалось какое-то бульканье, и слезы застилали глаза. «Что-то уж больно слезлив я стал, не к добру это…»

В ту пору на киевском столе сидел князь Мстислав Романович. Великое княжение перестало быть великим. От того, что было при достославном прапрадеде Мстислава Романовича Владимире Мономахе, остались только былины. Обособились северные уделы, вошли в силу и Киевского князя знать не желали. Да и ближние уделы Киев только чтили, а слушать не слушали. Что им Мстислав Романович! Они сами себе большие и маленькие. Стол великокняжеский, за который в последние десятилетия было пролито русской крови – реки и без счета сгублено христианских душ, уже не возвышался гордо над другими, князь Киевский уже не был вместо отца всем князьям русским. На стол дедов и прадедов Мстислав Романович был посажен своим двоюродным братом Мстиславом Удатным. Сам Удатный взял для себя на щит Галич, сидит в нем крепко, перед Киевом не только не ломает шапку, но и норовит взять его под свою управу. Князь Удатный свое имя прославил в битвах, непоседлив, охоч до брани и не зря назван Удатным – удача всегда при нем. Мстиславу Романовичу и завидно, и обидно, и страшновато. Мстислав Удатный посадил на стол, он же мог со стола и скинуть. Жил Мстислав Романович в тревоге и беспокойстве. А тут хлынули с Дикого Поля половцы, принесли весть о врагах незнаемых. Разослал он гонцов во все стороны, приглашая на совет князей дальних и ближних.

Было это еще до приезда Котяна. Ко времени его прибытия в Киеве собрались Мстислав Удатный с зятем своим, восемнадцатилетним Даниилом, князем Волыни, Мстислав Святославич, князь Черниговский, со своим племянником Михаилом. Другие в Киев ехать отказались, отговариваясь то недосугом, то болезнями…

Мстислав Удатный встретил тестя-хана на берегу. Целый день они провели вместе, о чем-то уряжаясь, и только после этого Удатный попросил Мстислава Романовича выслушать половчина. Разобиженный этим, Мстислав Романович целый день протомил Котяна у крыльца своих хором, но так и не принял. Пусть половчин поймет: в Киеве пока что княжит не его зять. На другой день Мстислав Романович созвал и князей, и бояр, и воевод. Перед тем как выйти к ним, серебряным гребешком расчесал темно-русую огромную бороду, смазал усы благовонным маслом. Слуги возложили на голову княжью шапку с малиновым бархатным верхом, набросили на плечи плащ – корзно – с золотыми застежками. Опираясь на высокий посох, он вошел в палату, сел на резной трон – тот самый, на котором сиживал Владимир Мономах, привечая чужеземных послов. Сводчатый потолок и стены палаты были покрыты росписью.

Картины все мирские: охота на туров и вепрей, князь со дружиною в походе, князь на пиру, а вокруг, сплетаясь в узоры, – травы и листья, сказочные звери и птицы; звонки, чисты, веселы краски, их переливчатая игра усилена светом, падающим из окна с набором разноцветных стекол.

Рядом с Мстиславом Романовичем сели князья, а бояре и воеводы – на лавки, поставленные вдоль стен. Котян-хан снял перед Мстиславом Романовичем шапку, поклонился в пояс, вытер ладонью вислые усы.

– Великий князь, враги отняли нашу землю. У вас мы ищем прибежища.

Хан говорил негромко, опустив очи долу, каждое слово будто силой выталкивал из себя. «Ишь как проняло тебя!» – подумал Мстислав Романович, радуясь, что надоумился потомить хана у крыльца. Всяк свое место знать должен.

– Мы просим: защитите нас, помогите нам. Не поможете – мы погибнем сегодня, вы – завтра. – Голос Котяна окреп, вскинув голову, хан быстрым взглядом обвел всех.

– Ты нас не пугай! – Мстислав Романович постучал посохом. – Если и поможем, то не из страха, а из милости. Так и знай!

Сказал и покосился на князей: добро ли молвил, внемлют ли они его словам? Мстислав Удатный, худолицый, с редкой, склиненной книзу бородкой и скошенным, как в усмешке, ртом, смотрел на своего тестя подбадривающим взглядом. Мстислав Святославич, белобрысый, щекастый, сонливо свесил голову, его серые глаза в венчике белых ресниц были мутны. По всему видно, вечером князь Черниговский выпил больше того, что нутро приемлет, и маялся муторной мукой. На Даниила Волынского, на Михаила и смотреть не стал: потому что – отроки.

– Что же вы не постояли за свою землю? – ворчливо упрекнул Мстислав Романович хана. – Или сильны против слабого, храбрецы против трусливого?