Анастасия Малейко: Моя мама любит художника

— Привет, Ковыль, — слышу я в трубке после трех нудных гудков. — Давно не виделись.

Тут ладони у меня становятся мокрыми, колени дрожат, а в животе громко урчит. Смотрю на отца, а он, как клоун, подмигивает двумя глазами сразу. Подбадривает, значит.

— Привет. — Я, когда волнуюсь, всегда говорю громко, поэтому Катенька обернулась и тоже начала мне подмигивать. — Ты послезавтра в семь свободен?

— Послезавтра в семь? — Он даже не удивился, будто отвечать на такие вопросы — самое обычное для него дело. — Свободен вроде бы, а что?

— Ты мне нужен, — чеканю я в трубку, и коленки уже не дрожат, и вообще, хочется подпрыгивать до потолка и кричать детские считалки.

— Я? — уточняет Степа. — Я тебе нужен?

— Да, ты мне нужен. У меня приглашение на выставку художника Игоря Бакина. На две персоны.

— Ну.

— Ты — вторая персона, — терпеливо объясняю я, а отец снова протирает сверкающие очки.

В трубке зашебуршало. Он что там, птиц разводит? А потом веселый Степин голос произносит:

— Ладно, Ковыль. Я понял. Одиннадцатого, в семь, — и отключился. А я сижу не шевелясь, с трубкой у уха и не могу вымолвить слова.

П. Л. заговорил первым:

— На! Золотом! Крыльце! Сидели!

— Царь, царевич!

— Король, королевич!

— Сапожник, портной!

— Кто! Ты! Будешь! Такой! — кричали мы хором, и вместе с нами радовался-звенел звонок с лекции, которую фантастический, никем не заменимый П. Л. прогулял из-за меня.

Джинсы должны быть узкими. Это не обсуждается. Просто узкими — и точка. Сверху — что-то яркое. Короткое летнее платье с бабочками и маленькое черное болеро.

— Мило, но не восторг, — комментирует Кира вариант с бабочками.

Снова ныряю в кладовку. После моих переодеваний здесь полная революция. Полки с перчатками и сумками завалены разноцветным комом одежды. Платья с концерта «Аббы» покорно упали на старые ковбойские ботинки, а вязаные пончо крепко обнялись с ворохом джинсовых юбок.

— Линочка, а как насчет чего-то женственного? — кричит Кира из комнаты, и я влезаю в темно-зеленый трикотажный сарафан.

Тонкий черный ремешок хранится в правом ковбойском сапоге. Да, вот он, я его еще летом сюда спрятала.

— Тебе очень идет зеленый! — восклицает Кира, когда я, красная и растрепанная, выплываю из кладовки и останавливаюсь перед зеркалом.

Да уж, в этом разве царевну-лягушку играть, только короны на голову не хватает. Кира будто слышит мои мысли и продолжает:

— Хотя это больше смахивает на карнавал. А у нас — выставка картин. Нужно что-то яркое, но в меру. Простое, но со смыслом.

Легко сказать. Мама вчера тоже перемерила все, что есть в шкафах и в моем музее, и, не найдя ничего подходящего, в панике побежала в двенадцатую квартиру. Кира была в своем репертуаре. Она налила в большую глиняную кружку травяной чай и усадила маму под торшер в свое волшебное кресло. Сама забралась на стул и стащила с шифоньера старый коричневый чемодан. А в нем — сокровища. Ажурные чулки, два золотых браслета, длинные жемчужные бусы — и прекрасное синее платье! То, что оно прекрасное, стало понятно, как только мама его надела. Вырез лодочкой, рукав до локтя, юбка в складку чуть ниже колена и такой же темно-синий, в тон платью, замшевый пояс!

— Как из института благородных девиц, — говорю я маме, которая не отходит от Кириного трюмо. — Такие платья висят в музеях, под стеклом!

— Не в музеях и не под стеклом, а спокойно лежат в моем чемодане, — гордо поправляет Кира.

Жаль, что в ее чемодане не нашлось ничего для меня, подумала я. И в тот же миг увидела прищуренный глаз. Нарисованный на шелке, он хитро смотрел из-под кистей серого пончо. Хватаю этот глаз, тяну что-то черное, с пестрыми перьями, вытаскиваю — туника. Длинные летучие рукава, и повсюду разбросаны жар-птицы.

Кира осматривает меня, просит медленно повернуться, пройтись от зеркала до окна.

— София Ротару, семьдесят восьмой год, — выносит она вердикт. — И, по-моему, это идеально подходит!

Я верю Кире, хотя в семьдесят восьмом меня еще не было на свете.

Мы находим в кладовке когда-то купленную в подвале синюю, из искусственного меха, куртку и высокие сапоги на каблуках. Волосы расчесываю на прямой пробор, а Кира повязывает мне на голову плетеную ленточку — как у хиппи.