Евгений Морозов - Как росли мальчишки

Он первым взял лопату, поплевал себе на ладони. И черенок не скользил в его руках. Мы одобряюще гудели и тоже расхватали лопаты. Семь лопат — на семерых. И копка началась.

Чернела от забора полосой взрыхлённая земля, горбилась комами. Разбивать их ни к чему, так они больше задержат снега, а весной сами развалятся. А по комам ползали кое-где розово-синие земляные черви — убивать их тоже нельзя: они трудяги, поддерживают структуру почвы. Вот если попадётся медведка или мышь, убить не грех. Это паразиты — питаются трудом людей. И мы гурьбой преследовали мышей и медведок.

В первой партии копали Саша Туркин, я, Колька Грач и Павлуха Долговязый. Не отставали от нас и Слава Рагутенко и пионерка из четвёртого «А» Наташа Воронова, рослая, худая, с сердитым лицом. Ребята дразнили её «мужичкой».

Впрочем, они правы: Наташа копала, как мужик, то есть как мы. А вот Лёнька отстал — запыхался. Он поминутно оглядывался на нас, торопился. По пухлым конопатым щекам его катил пот. Рыжие волосы на лбу скомкались. Слабоват был на работу Лёнька.

А земля под яблонями хорошая, мягкая, как пух, и нет побегов. Побеги, или молодь плодовых деревьев, начались под вишнями. Эта порода страсть какая жадная до потомства. Если почву под ней не обрабатывать хоть один сезон — на следующий год не подступишься. Всё зарастёт чащей.

И потому побеги эти мы нещадно рубили лопатами, более рослые выкапывали с корнем и складывали в кучи. Они могли пригодиться как саженцы. Короче, работали на совесть.

Девчонки и ребята, которые не копали, сгребали старенькими граблями палый лист и подрезанные ещё летом высохшие ветви — дача была основательно захламлена.

Весь этот мусор стаскивался охапками за калитку, где Валька Ларина жгла его на костре. А заодно пекла принесённую нами на обед картошку.

Когда мы передали лопаты другим и сели отдыхать у этого костра, Саша достал папиросы «Беломорканал» — они были в то время редкостью — и начал раздавать.

Желание курить в детстве — это, наверное, то же желание, что носить отцовский шлем или шинель. Это не баловство, а подражание взрослым. С годами оно проходит.

А пока мы горчили рты папиросным дымом, иногда захватывали его в лёгкие и до слёз кашляли.

Потом опять копали дачу, царапая руки о колючий, как рыбьи зубы, малинник. Девчонки и выдохшийся вконец Лёнька подвязывали его лыком к колышкам, делая из малинника худенькие, аккуратные снопики. Так же они обвязали крыжовник, чтобы не обломало снежным настом зимой. Лёнька мотался меж кустами, как ватный мешок. Пыхтел. И Грач подгонял его:

— Поспевай!

— Как спутанный! — вторил я.

Вся работа на даче заняла у нас четыре с половиной часа. Потом мы сложили лопаты на место у двери, и на вскопанной даче по-прежнему стало пусто. И тихо. И было такое впечатление, что лопаты сами обработали землю и теперь отдыхали.

И мы отдыхали, ели общественно картошку, подсаливая её крупной солью. И дуя на неё — охлаждая, а заодно дуя на кровоточащие на руках мозоли.

Они тоже горели огнём. Потом мы цепочкой друг за дружкой ушли по тропе, чтобы напиться. Позади дачи по овражку тёк из родников ручей. Там мы, конечно, задержались. По склону тянулся жёсткий, как проволока, дикий терновник. Лист с него опал, но кое-где на кустах синели подсохшие кисло-сладкие ягоды. И мы полезли в заросли — лакомились тёрном. Незаметно вышли к задней изгороди директорской дачи. Около летника стояли Валентин Иванович и его супруга. Они оценивали нашу работу.

— Наковыряли, как свиньи, — ворчала молодая директорша и тыкала комья земли носком обутой в хромовый сапожок ноги.

Валентин Иванович возражал ей:

— Дачу обработали правильно. Даже грамотно. Молодцы.

Потом они, забрав лопаты, направились к выходу. У калитки опять был разговор.

— А тут намусорили — тоже грамотно?

Директор вынужденно уступил супруге:

— М-да. Накурили вот зря… Придётся наказать за это.

Мы возвращались домой невесёлыми: ни о чём не хотелось ни думать, ни разговаривать. Осенний короткий день угасал. И нам всем, и даже Саше Туркину, казалось, что прожили мы его напрасно.

Эту новую работу мы получили из-за несчастного случая с Катей Лариной, поселковой почтальоншей. Она вывихнула ногу. И сестра её, Валька, обратилась за помощью к нам. Как незаметно мы сдружились с Валькой. Возможно, нас породнила Точка. Но та самая девчонка, которую мальчишки по-прежнему дразнили Булкой, потянулась к нам. К старшим. Ей было девять лет, а нам, балбесам, по одиннадцать. Мы считали себя взрослыми. И даже казалось, что мы достаточно уже соображаем во всём. Вальку мы уважали. Думали так: странная она. Ей бы на нас обидеться за те раны, полученные на Точке, а она всё простила.