Григорий Санжаровский: Пленник зелёной комнаты

И так мне понравилась эта игра, что не знаю, как и сказать.

Каждую субботу я вскакивал в пять и бежал к телевизору. Боялся, что просплю свою «Тайну...» или её вдруг нечаянно покажут раньше указанного в программах время. Но «Тайна...» всегда шла строго в восемь утра по Центральному телевидению.

Едва поделав наспех уроки, я начинал шагать по квартире с закрытыми глазами.

Заставлял шагать и маму, и папу.

Заставлял и всех своих друзей шагать там, где застану. Дома – так дома, на улице – так на улице.

А если кто отказывался шагать, я ссорился насмерть и больше не замечал этого человека в упор.

Мне хотелось, чтоб весь мир шагал с закрытыми глазами.

И хотелось мне научиться так классно шагать, чтоб я мог сняться в настоящей, в телевизионной «Тайне...» на ТВЦ.

Но про свою мечту я боялся заикнуться даже таракану запечному.

Лето прошло нормально, безо всяких происшествий.

Но вот осенью...

Восьмого сентября папа поехал на Выставку. Там проходила книжная ярмарка. Папа болтался-болтался по этой ярмарке и неожиданно набрёл на одного своего знакомого, который работал в издательстве «Чёрная курица». Папа подарил ему мою книжку «Смешинки от Гриши». Знакомый тут же стал её читать. Почитал-почитал и говорит:

– Приходите завтра сниматься.

– Где и с чего это вдруг? – спросил папа.

– Ни с чего. А на что. На телевидение. На Центральном.

– Какие-то дадите наводящие вопросы?

– Наведём на месте. Место встречи – Фестивальная, шестнадцать. Девятое сентября. Воскресенье. Одиннадцать ноль-ноль.

– Что с собой брать?

– Своё сокровище.

Весь этот разговор папа передал мне вечером на веранде у моей комнаты, вздохнул и грустно посмотрел в заоконную даль, на леса, глянул на берёзку у нашего окна.

– Ясеневская осень... Сентябрь ужё вплёл в кроны золотые листочки... Золотая осень... Ну, лирику в сторону. Всё, Григорий! Хватит болтаться в тени. Пора выбегать на мир. Итак, завтра в одиннадцать впервые будем сниматься на телевидении. Вас, сударь, заждалось ТВ-Центр!

– Блям и сниматься! Ладно, давай...

Вылетаем мы из «Речного вокзала» – вокруг метро полным-полно автобусных остановок. Но где наша? Где искать наш не то восемьсот пятьдесят первый, не то шестьсот тридцать какой-то?

Мы стали спрашивать, как доехать до остановки «Канал имени Москвы».

– Вам надо дружить с автобусом номер шестьсот тридцать восемь, – сказал один дядя. – Подружитесь – по-дружески довезёт.

Под диким дождём мы скакали, как пони, от остановки к остановке, но своего друга не находили.

Но что ж мы за друзья, если не можем найти своего друга?

В конце концов, наш друг отыскался.

Зато мы с папой чуть не растерялись.

Мы порознь метались в поисках своего автобуса. Я нашёл, влетел в него и стал из окошка орать:

– Па-а-а!.. Где ты? Где тебя носит? Беги откуда-нибудь быстрей! А то меня увезут. Без тебя.

Я его так напугал, что он тут же прибежал.

Папа пыхтел, как невключённый автобус.

Столько шуму, скаканий, летаний... А всего-то ехать две несчастные остановульки!

От остановки мы пошли вдоль жилого дома. Потом мы шли по дорожке, выложенной плитками, похожими на порты в Supaplex. Это такая компьютерная игра. Красный человечек, пожиратель инфатронов, должен съесть все инфатроны и не подорваться. А за ним гоняются злые, голодные клоцающие ножницы.

Вот и наше место встречи.

Странноватое.

Шахта. Даже двери есть, а самого лифта не было. Вынули. Будто специально вынули, чтобы я не прокатился.

Пришлось на четвёртый этаж топать лапками.

Нас встретил папин знакомец. Он был молодой, полновитый, с добродушинкой. У него были красивые, пышные волосы. Они были волнистые, как море во время шторма.

Он сказал:

– Подождите с минуточку, я закончу... – и показал на девочку.

Мы отошли в сторонку, и папа полушёпотом сказал мне:

– Это Лев Григорьевич. Яковлев. Он поэт. В «Чёрную курицу» я приносил ему свои пословицы про природу. С публикацией пословиц что не сложилось, а вывелось видишь на что?

Дядя Лёва беседовал с девочкой минут двадцать, готовил к записи передачи.

А пока они разговаривали, мы огляделись и заметили в стене окошко. В то окошко мы увидели, как записывали передачу.

Записывали другую девочку. С ней разговаривал Чигоша.

Но Чигоша – это кукла. Чигоша только раскрывал рот. Помогал ему раскрывать его рот молодой дядя, который лежал под столом, и, просунув руку в живот Чигоши, дёргал за верёвочки. Чигоша только открывал рот, а в то время говорила за него молодая красивая тётя, которая сидела к нам спиной.