Валерий Медведев: Олимпийские тигры

Леня проявлял пленку и смотрел пока ее сам. Он смотрел, как поднимается на первое место пьедестала почета тот самый Миша из соседнего двора, как на второе место встает счастливый Гусь. А на третье место — кто-то из «французов». Как они поздравляют друг друга. Как Надя вешает им на шеи медали… совсем как настоящие медали, отлитые и раскрашенные представителями «Англии» в кабинете физики.

Он наслаждался своей работой, лентописец и кинооператор Толкалин, когда вдруг заиграла на своей скрипке Вита. Она снова заиграла молдавские мелодии. «Зачем? — воскликнул про себя Леня. — Вот бестолковая, ведь все кончилось уже!»

Он подбежал к телефону, набрал номер Витиной квартиры и попросил Витину маму позвать ее.

— Витка, ты что, с ума сошла? — крикнул он. — Ты с чего там опять? Прекрати играть эти мелодии, эти самые…

— Не прекращу… — сказала Вита.

— Но ведь это уже не нужно!

— Это всегда нужно, — сказала она и положила трубку. Красиво сказала, между прочим. И трубку на рычаг опустила тоже красиво. Изящно так.

Леня еще раз набрал ее номер. Телефон не отвечал. Молдавские мелодии плыли над двором. Он взглянул из своего освещенного окна на освещенное окно Виты Левской, потом перевел взгляд на землю. Ларионов и Лена стояли возле дискобола. Судя по их позам, они ни о чем не говорили. Они просто стояли. А усталый Гусь в это время спал. Спали его счастливые братья. И Филимонов тоже спал. Ему снился такой вещий сон — Надя ему будто бы говорит: «Таких, как ты, в Древней Греции изгоняли из города!» При этом она стоит в хитоне, как Афина, рожденная из головы Зевса, и говорит ему: «Вон!» — и показывает рукой направление своим указующим перстом. Потом в этом же сне два стража в милицейских фуражках, в хитонах и сандалиях на босу ногу провели его, Филимонова, куда-то в одежде, похожей не то на саван, не то на смирительную рубаху. Повели, повели и привели его в дом с колоннами, на котором висела вывеска «ЖЭК». Древнегреческий управдом в кепочке из льна и набедренной повязке достал домовую книгу и вычеркнул из нее Филимонова. Потом Филимонов во сне брел по улице в венке из чертополоха… Все расступались перед ним, и он брел к городским воротам, которые были закрыты на засов. Греческие ремесленники, тоже в тогах, но подпоясанных ремнями с пряжкой ПТУ, пробивают в стене узенький лаз. Филимонов ввинтился в этот лаз… Перед ним лежала темная степь… Он оглянулся — ремесленники заложили за ним в дыре последнюю щель. Филимонов остался в темноте… И зарыдал…

— Что с тобой? — Бабушка тряхнула его за плечо. — Что с тобой, детка?

— Что?! — Антон вскочил.

— Да что ты?

— Греки… — сказал он.

— Какие греки? Господи, до чего довели ребенка эти спортивные страсти!

Бабушка открыла окно — и вплыла Витина музыка. Она вплыла вместе с ветром, сама такая же ласковая, как ветер. Антон потер лоб… Вздохнул… Жуткий какой сон… Хорошо, что он не в Древней Греции… Хорошо, что только приснилось…

А для кого играла Вита? Может, для всех, кто сейчас устал, кто перестал быть самим собой или стал самим собой… Вита играла долго, так долго, что ее никто уже не слышал. Потому что все уже спали. Спали олимпийские тигры. То есть какие еще там тигры — пока еще тигрята. А в будущем не тигры, а Тиграны Петросяны, будущие львы, ну не львы, а Львы Оборины, Львы Яшины, Майи Плисецкие… Спали те, кто был убежден, что в Олимпийских играх важно не только участвовать, но и побеждать. И спали те, кто был убежден, что в Олимпийских играх важно не только побеждать, но и участвовать…