Кристина Рой: Работник

Самко опустил голову на руки и, благо никто не видел, горько плакал (в который уже раз!) о своём товарище. Он знал, что другого такого ему уж не найти. Кто бы мог подумать, что за какие-нибудь два года всё так переменится?! Как были теперь все счастливы у Петрачей: и старики, и сестры, и зять, и он, Самко, с Доркой в прекрасном доме Мефодия. А возрождённая семья бывшего горького пьяницы Подгайского! А дом Ондрачика, где все славят Бога каждым своим словом, каждым делом, всей своей жизнью! Кто всё это сделал? Работник Ондрачика.

«Да, это был действительно работник, — думал Самко, — только не просто Ондрачика работник, а работник Божий. И сколько ещё Божьей работы ждёт своих работников!"

Самко оглянулся и вспомнил: вот здесь они сидели с Мефодием, вот здесь он рассказывал о ласточках. Сам Мефодий улетел в более тёплые страны. Только назад уж более в гнездо, которое он построил, он не вернётся. Соседи знали, что дом «на болоте», как они прозвали его, был выстроен Для старого Давида на деньги, оставленные ему внуком. Давид будет там на покое доживать свой век: внук завещал ему достаточные средства.

Мефодий хорошо придумал, чтобы Самко и Дорка жили в доме Давида: он не был бы один и они могли ухаживать за ним. Но старый Давид этого не захотел. Его томило желание видеть могилы дочери, зятя и внука и быть погребенным подле них, чтобы, если хоть не при жизни, то после смерти находиться рядом.

Так толковали в деревне. Но Самко полагал иначе. Он знал, что старик умер бы, если бы должен был расстаться с Мефодием. Самко не удивился этому, он понимал это. Он часто и сам думал, что не будь у него родителей и любимой жены, и он пошел бы за своим другом.

Теперь же Петрачи вместе с Ондрачиками купили у Давида дом для детей. Старик продал им всё почти за полцены, а старую хижину подарил старухе, матери Мартына, чтобы она освободила место у Подгайских, где было очень уж тесно от детей. Порядком — таки их там набралось.

Старик Давид собрался в путь. Его провожали всей деревней и напутствовали благословениями.

— Если увидишь где Мефодия, кланяйся ему, — говорили градовцы. — Скажи, что мы помним его.

Помним. Но долго ли? Будут лт градовцы и впредь помнить работника Ондрачика? Кто знает.

Имя, может быть, и забудется. Но будут помнить, и один другому передавать, как однажды явился некий работник и изменил всю их жизнь. Он сам изчезнет из памяти, но не исчезнут из их жизни свет правды и тепло любви, которые он заронил здесь.