Лидия Некрасова: День рождения

— Шапки долой! Я буду говорить о мертвецах коммуны… — читала Вера Николаевна. А Мака думала: «Надо написать такие стихи, чтобы все встали…»

Мака писала много стихов. Вера Николаевна читала их и качала головой.

— Девочка, вот тут у тебя рифма нехорошая… А тут сразу видно, что ты написала первое попавшееся слово. Нужно работать. Нельзя так кое-как писать. Ведь это серьезная вещь — писать стихи. А ты тяп-ляп…

Мака слушала Веру Николаевну и соглашалась с ней. Но стихи так легко выходили у Маки, так всем нравились, что, совсем не нужно было над ними работать.

Стихи делались сами. Они жили как-то сами по себе. Вдруг в голове появлялась строчка… К ней прилеплялась другая… Третья… И все стихотворение оставалось только написать на бумажке.

Мака шла по улице. Падали белые снежинки.

«Мухи белые летают… — думала Мака. — А какая рифма? Тают. Просто первая попавшаяся. Сядут на руку — растают. Вот и все».

Так делались стихи. Иногда строчек придумывалось сразу много. С ними было трудно справиться. Мака сидела над тетрадкой красная, горячая…

— Пишешь? — спрашивал папа Сеня.

— Пишу, — отвечала Мака. А строчки уже округлялись, равнялись одна под другой. Длинным столбиком в тетрадке появлялось стихотворение.

Мака писала и для стенной школьной газеты, и для школьного журнала, и для газеты отряда юных спартаковцев.

— Маша, — приходил к ней редактор этой газеты, — ведь скоро праздник, а у нас в газете нет стихов. Это ничего, что ты еще не спартаковец. Ты все равно напиши нам.

Мака писала стихи к празднику. В них были красные знамена, и красивые слова, и «знамя» рифмовалось с «нами», и все было хорошо, а Вера Николаевна качала головой.

— Опять ленишься, девочка…

Ну, откуда она знала, что Мака ленится? Конечно, Маке было лень переделывать стихи по нескольку раз, когда они и так были хорошие. Чего ради сидеть несколько часов, когда все равно редактор с радостью понесет ее стихи в редколлегию!

На школьных праздниках Мака читала свои стихи. Ей нравилось смотреть в темный большой зал и никого там не видеть. Ей нравились аплодисменты, шумные, оглушающие. Ей нравилось, что она только одна из всех девочек пишет стихи.

Мака поднималась на знакомую школьную сцену по дощатым ступенькам, проходила на середину, слушая, как бьется у нее сердце. Становилось тихо-тихо.

В первых рядах неясно светлели лица. Вот Лисичка, приоткрыв рот, смотрит на Маку. Вот Витины коричневые глаза чуть-чуть поблескивают. Вот светятся очки Ростика. А вот Вера Николаевна. Милая Вера Николаевна улыбается и кивает Маке.

В школе вечером должно было состояться траурное собрание памяти жертв 9-го января. Мака чистила ботинки, собираясь в школу. Синий снег лежал за окнами. Поскрипывая, проезжали сани. Папа Сеня уже пришел с работы и отдыхал.

Тревожно зазвонил звонок. Папа Сеня открыл дверь.

— Спешно на телеграф, — сказал чей-то голос. Дверь захлопнулась. Кто-то побежал вниз по лестнице. Папа Сеня взволнованно одевался.

— Что такое? — спросила Мака, засунув руку в ботинок.

— Не знаю. — Папа Сеня пожал плечами. — Что-то случилось необыкновенное. — Он быстро ушел.

Мака оделась и зашла за Витей. Они вышли на улицу. Ясный морозный вечер лежал на сугробах. Над Журавлевкой зажглась первая звезда. Снег весело скрипел под ногами.

— Знаешь, папу Сеню вдруг вызвали на телеграф, — сказала Мака.

— Почему? — спросил Витя. Мака не ответила.

Странный звук пополз из-под земли, из-под снега, с неба, где загорались звезды, откуда-то снизу, с Журавлевки. Как будто застонала, заплакала вся покрытая снегом земля. Такой тягостный, такой страшный был этот голос, такая боль слышалась в нем…

— Что это? — Мака схватила Витю за руку. Они остановились. Мимо них быстро прошли два человека.

— Как паровозостроительный завод плачет! — сказал один.

— Он выступал на нем, — сказал другой.

А рыдание становилось все громче, все горестней становилось оно, все громче звучало в синей темноте.

Мака и Витя бегом побежали в школу. Обгоняя их, навстречу им бежали люди.

«Что случилось? Что случилось?» — думала Мака.

Школа была полна народу. Но так тихо было в ней, как будто там не было ни одного человека. На сцене стоял заведующий школой Виктор Тимофеевич. Огромное бархатное школьное знамя склонялось около него. Черная широкая лента, как глубокая рана, прорезала алое крыло знамени.