Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Это уже старо, давно известно. Прюдон [44] Прюдон — имеется в виду Прудон, Пьер Жозеф (1809–1865), французский публицист, экономист и социолог, один из основоположников анархизма. сказал, что собственность — кража.

— Да, я помню, читал раньше.

Сидевший также за столом мой приятель, доктор Иван Иванович, человек солидный, с баками, спокойно уплетавший за столом жареного зайца, заметил:

— Да, конечно… философия. Так. Но вот я сейчас зайца кусок съел. Он у меня сейчас тут, — показал он себе на живот. — Чей этот кусок — мой или нет?

Оба философа — блондин и брюнет, — посмотрев друг на друга, снисходительно улыбнулись и ничего не ответили.

Вопрос, конечно, был так себе.

— А вот, — продолжал Иван Иванович, — если спросить у этого ручного зайца (который сидел около), вот у него, которого выкормил он, — показал он на меня, — что бы заяц ответил, чей он?

Оба ученых засмеялись.

— Да-с, — продолжал Иван Иванович, — а когда он его съест, этого своего ручного зайца, тогда чей он будет?

— Это вы не по существу… — сказали ученые.

Мой приятель гофмейстер, лежавший на тахте, отложил книгу, которую читал, в сторону и вступил в спор.

— Позвольте… — сказал гофмейстер, — мне кажется, что доктор Иван Иванович прав. Вы изволили сами, — обратился он к ученым, — послать сегодня депешу, сказав, что «это телеграмма моей жене». Так, значит, послали вашей жене. Значит, жена — ваша.

— Это еще неизвестно… — сказал некстати приятель мой Василий Сергеевич.

— То есть как это неизвестно? — заметил, сдвинув сердито брови, ученый.

— Так, — сказал Василий Сергеевич, — вы говорите: собственности нет. А жена ведь это не вещь, да-с. Она существо само по себе. Моя жена — что такое? А она возьмет — и так-с!..

Василий Сергеевич, приставив к своей голове два пальца, показал рожки.

Оба ученые рассердились.

— Позвольте, — говорят, — это вы что же рога показываете? Какое вы имеете право про мою жену… даже не будучи с ней знакомы?

— Позвольте, позвольте, — встав с тахты и горячась, говорил гофмейстер. — Если собственность — кража, как сказал этот ваш Прюдон, то, значит, супруга тоже кража. Так или нет?..

«Ну, — подумал я, — начинается: сейчас поругаются».

И вышел в другую комнату. Там надел валенки, полушубок, взял ружье. А в соседней комнате уже кричали — клялись Прюдоном, Толстым, Достоевским.

Когда я проходил через комнату спорщиков, те, растопырив глаза, спросили меня — куда я иду. Я ответил:

— Да вот, по задворкам пройду к реке. У житниц и сараев, там солома в стогах, прилетают иногда серые куропатки.

Так как спорщики были охотники, то, бросив горячий спор, они сказали мне:

— И мы пойдем.

Оделись и взяли ружья.

Философ-брюнет, горячась в споре, поперхнулся и, как-то икая, открывал рот. Выходя на крыльцо, он сказал доктору Ивану Ивановичу:

— Что-то у меня икота, в горле что-то…

Иван Иванович посмотрел ему в рот и удивленно сказал:

— Ну-ка, откройте-ка рот-то побольше.

Тот шире открыл рот.

— Вот ведь что… — сказал доктор, — это я в первый раз вижу… у вас нёбо-то черное, как у злых собак.

Философ закрыл рот и, сердясь, сказал:

— То есть как это — как у злых собак? Вы это что?..

И икнул опять.

— В первый раз вижу, — невозмутимо подтвердил Иван Иванович.

Философ вернулся в дом и долго смотрелся в зеркало, открыв рот.

Догнав нас у реки, где у горки стояли сараи и около них разваленные стога соломы, он сказал доктору, что и сам в первый раз видит, но что его нёбо действительно черное. В это время в стороне, недалеко, прямо на него вылетела из кустов ивняка стайка куропаток. Философ не растерялся и, выстрелив дуплетом, убил трех куропаток. А доктор Иван Иванович — одну. Все поздравляли охотников с удачей.

За обедом жареные куропатки, зимой! Какая редкость! Охотники разговорились. Василий Сергеевич говорил, что куропатки, в сущности, дикие куры и что он раз в лесу убил петуха, который-де, сидя на дереве, кричал по петушиному «ку-ка-ре-ку».

Охотники усомнились. Но доктор Иван Иванович уверял, что помеси в природе много. Много разнообразия.

— Вот, — говорит, — у Васи, — показал он на Василия Сергеевича, который, сидя за столом, сосредоточенно пил гонобобелевую [45] гонобобелевая, гонобобель — то же, что голубика; в народе ее называют также пьяной ягодой. настойку. — Вот, — говорил Иван Иванович, — у него собака Шутик, породы неизвестной, а с морды вроде как кошка, и усы кошачьи, ловит мышей.