Владимир Канивец - Крах диссидентки

— Может, ты подстриг бы Алешу? — несмело предложила Елена Львовна. — На вокзале сегодня работает парикмахерская…

Да, мальчика надо было подстричь, а то зарос, пока Арсения тут не было. Марчук, видите ли, горит желанием усыновить его, а не замечает, что мальчик похож на туземца Микронезии. Да как он заметит, если и сам ходит заросшим. Арсений взял ножницы, подстриг сыну ногти. Под ними чернела грязь: малыш копался в земле. Елена Львовна плохо видит и боялась поранить ножницами пальчики внука. Вита никогда не замечала Алешиных рук. Придет, обнимет, прижмет к своей щеке и толкнет в спину: беги, гуляй!

Поехали на вокзал. В парикмахерской была очередь, пришлось подождать. Неусидчивый Алеша, желая все посмотреть на вокзале, то исчезал, то прибегал назад, шептал на ухо:

— А знаешь, папа, я видел…

И, переполненный впечатлениями, взахлеб рассказывал, что он видел. Наконец подошла их очередь, парикмахерша, накрашенная так, что, должно быть, и сама не знала, какое у нее лицо и какие волосы, поставила на кресло стульчик, усадила на него Алешу, окутала белой простыней. Взглянув на Арсения, спросила:

— Побольше снять?

— Снимайте! — разрешил Арсений: зачем мальчику длинные волосы.

— А маме понравится короткая стрижка? — обратилась уже к Алеше парикмахерша.

Мальчик ничего не ответил, Арсений молчал, ему казалось, что эта женщина его знает — Яворин большое село! — знает, что произошло между ним и Витой. А потому ее слова для Арсения звучали так: «А спросил твой отец у матери, как тебя стричь?» Обидно, но то, что Арсений постриг Алешу, и правда вызовет у Виты гнев. Как, мол, посмел без ее разрешения? Попадет и Елене Львовне за то, что разрешила. На кого он будет похож — с маленьким чубчиком спереди, оттопыренными ушами? Марчук, конечно, поддержит ее возмущение. Скажет, что теперь он сам станет возить его в парикмахерскую, — Марчук из тех, кто не задумываясь может наобещать что угодно и сразу же свои обещания забывает. «И никто на таких не обижается: что с него возьмешь, если человек, как говорится, «не обязан».

Вернувшись из парикмахерской, Арсений взял полотенце, мыло, пошел с Алешей купаться. Вода в пруду была зеленая, теплая, и они долго бултыхались, бегали наперегонки по берегу. Под ногами путался и Шарик, которого Алеша несколько раз заносил в воду и выпускал, наблюдая, как он, комично перебирая передними лапками, плыл к берегу. А выскочив на песок, стряхивал с черной шубки воду, сердито лаял на Алешу, будто говорил: «Зачем намочил? Зачем?» Алеша заливался веселым смехом, снова бежал за Шариком, а тот, вместо того чтоб убежать в бурьян, с радостным повизгиванием пританцовывал на берегу, ожидая его.

Арсений, зная, что Вита и Марчук сегодня уже не приедут, не торопился в Киев, наслаждаясь Алешиным смехом, теплым, солнечным днем, теплой водой и тем внутренним покоем — пусть относительным! — который впервые ощущал за последние месяцы. «Хорошо, что я нашел ироничный тон, — думал он, вспоминая разговор с Марчуком и Витой. — Моя ирония щитом прикрывала душу». А душа Арсения до сих пор была сплошной раной.

Пришла к пруду Елена Львовна сказать, что обед уже готов, она не могла их дождаться. Алеша, увидев ее, закричал:

— Смотри, бабуся! Смотри!

И — поплыл, загребая руками так, как Шарик лапами. Не удержался, нырнул. А вынырнув, кричал, протирая руками глаза и выплевывая воду:

— Видела? Видела? Это меня папка плавать научил! Я тебе еще вот что покажу! Смотри!

— Молодец! — похвалила, ласково улыбаясь, Елена Львовна. — Но вылезай из воды, а то уже посинел.

— Совсем не замерз! — лязгая зубами, кричал Алеша. — Посмотри, как я умею нырять!

— Ныряй — и идите обедать, — сказала Елена Львовна, обращаясь к Арсению, который стоял в воде рядом с Алешей. — Я картошку сварила, сала нажарила.

— Посмотри еще, как я с папкиных плеч спрыгну! — не унимался Алеша, ему не терпелось показать все, чему научил его отец. Одного Елена Львовна купаться на пруд не пускала, боясь, что утонет.

— Вот! Смотри! — закричал ей Алеша, став на широкие отцовские плечи и держась руками за его поднятые руки. — Го-оп!

Алеша прыгнул в воду, сразу же вынырнул и очутился в отцовых руках. Арсений высоко поднял его над головой, а он, махая руками и ногами, счастливо вопил:

— Бросай! Бросай!

Но Арсений понес его к берегу: в самом деле, маленькое тельце дрожало от холода. На берегу мальчику стало еще холоднее: он, хотя отец окутал его большим полотенцем, дрожал, как Шарик, который сидел, стряхивая с себя воду, рядом. Над прудом с голодным скулением летали птенцы чаек. И когда их мать — или отец? — ловила, стрелою упав на воду, рыбку, они наперебой кидались, стараясь выхватить из клюва добычу. В камыше, на лодках, стояли рыбаки, помахивая удочками. «Пообедаю и пойду карасей ловить», — решил Арсений. После возвращения из села он ни разу не рыбачил.