Желтые перчатки при Июльской монархии служили мужчинам признаком модности и элегантности.
См. о Дюпене примеч. 45. Имеется в виду созданная им в 1826 году, а в следующем году включенная в книгу «Производительные и торговые силы Франции» карта Франции, на которой разные департаменты были окрашены в разные цвета в зависимости от количества мальчиков, посещающих начальную школу: «просвещенные» области были более светлыми, а непросвещенные – темными.
Имеется в виду Люсьен де Рюбампре, герой романа «Утраченные иллюзии»; «Провинциальная знаменитость в Париже» – название второй части этого романа (1839), где Люсьен пытается построить свою литературную и журналистскую карьеру в Париже. Впрочем, хотя Люсьен и терпит неудачу, это происходит не от недостатка таланта, а от слабости характера. К герою «Мелких неприятностей» ближе другой персонаж «Человеческой комедии», посредственный журналист, литератор-ремесленник Этьен Лусто. В окончательную версию романа «Комедианты неведомо для себя», над которым он работал почти одновременно с последней порцией «Неприятностей» (впервые опубликован в апреле 1846 года), Бальзак планировал включить главку о Шодорее – провинциале, явившемся в Париж за славой, «воплощенном литературном бессилии», «свече, пожелавшей стать звездой» ( CH . T. VII. P. 1203). В этой главке два главных героя, циничные мистификаторы, осыпают бездарного Шодорея преувеличенными комплиментами, а он принимает все за чистую монету.
В оригинале этот формат называется «раковина» (papier coquille); в сантиметрах его размер – 44×56 (для сравнения: самый распространенный современный формат бумаги А4 имеет размеры 21×29). Это один из тех форматов, о которых идет речь в первой части «Утраченных иллюзий» (1837), где упоминаются также форматы с такими живописными названиями, как «виноград», «голубятня», «Иисус» или «большой орел»; все они названы по водяным знакам, оттиснутым посередине листа.
Общество литераторов было основано в 1838 году для защиты прав людей, занимающихся литературной деятельностью; Бальзак вступил в него в самом конце 1838 года, а в августе 1839 года был избран его председателем.
Имеется в виду Анри де Латуш (см. примеч. 340), в октябре 1829 года напечатавший в журнале «Ревю де Пари» статью «О литературной приязни» (De la camaraderie littéraire), направленную против Виктора Гюго и группы писателей, его окружавших (прежде всего Сент-Бёва), которые, по мнению Латуша, занимались неумеренным взаимным восхвалением и «взаимным страхованием»; эти «приятельские» похвалы Латуш считал губительными для словесности. С легкой руки Латуша слово camaraderie превратилось во Франции в настоящий термин; о его истории см.: Glinoer A. La querelle de la camaraderie littéraire. Les romantiques face à leurs contemporains. Genève, 2008; см. также: Мильчина В. А. «Литературная приязнь» во Франции и в России: camaraderie littéraire и «знаменитые друзья» (Новое литературное обозрение. 2017. № 145).
Медведем называют пьесу, которую отвергли многие театры и которая все-таки появляется в репертуаре в том случае, если какому-нибудь директору приходит нужда показать медведя . Из театрального жаргона это слово перешло в жаргон журналистов и применяется теперь к гуляющим между редакциями романам. Следовало бы именовать книжного медведя белым, а остальных – черными. ( Примеч. Бальзака. )
С легкой руки Жюля Жанена, автора статьи «Манифест юной словесности» (1834), к представителям этой словесности относили в 1830-е годы всех литераторов, как прославленных, так и второстепенных, которые отказывались сочинять по старым классическим лекалам. Русская традиция переводить jeune littérature не как «молодая», а как «юная» словесность, восходит к О. И. Сенковскому, автору статьи «Брамбеус и юная словесность» (1834).
В руках капрала Трима, персонажа романа Л. Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», шляпа в самом деле становилась весьма многозначным предметом, о чем свидетельствует, например, глава VII пятого тома: «„Сейчас мы здесь, – продолжал капрал, – и вот нас“ – (тут он неожиданно выронил из рук шляпу – помедлил и произнес) – „не стало! в один миг!“ Шляпа упала так, словно в тулье у нее помещался тяжелый ком глины. – Нельзя было лучше выразить чувство смертности, прообразом и предтечей которой была эта шляпа, – рука Трима как будто исчезла из-под нее, – она упала безжизненная, – глаза капрала остановились на ней, как на трупе, – и Сузанна разлилась в три ручья. – А теперь… – Есть тысяча и десять тысяч разных способов (ибо материя и движение бесконечны), какими можно уронить на пол шляпу без всякого результата. – Если бы Трим ее бросил, или швырнул, или кинул, или пустил кубарем, или метнул, или дал ей выскользнуть или упасть в любом возможном направлении под небом, – или если бы в лучшем направлении, какое можно было ей дать, – он ее выронил, как гусь – как щенок – как осел, – или, роняя ее и даже уже выронив, он смотрел бы дураком – простофилей – остолопом, – все бы сорвалось, шляпа не произвела бы никакого впечатления на сердце» ( Стерн . С. 307–308; Sterne-2 . P. 88–90). Бальзак и сам «часто пускал в ход» эту шляпу Трима; он упоминает ее в романах «Беатриса» (вторая часть в издании Фюрна, 1845) и «Чиновники» (1-е изд. 1838, под названием «Выдающаяся женщина»).
Читать дальше