Алёна Алексина: Перехлестье

– Я не очень понимаю в чувствах, но разве это – доказательство любви?

И снова тишина.

– Брат считает, что ты боялась за мою жизнь и не верила в мою любовь. Но вот я здесь, и ты молчишь. Он просто не знает, что тебе гораздо приятнее упиваться жалостью к себе. И врать, что ты всю жизнь безответно любила меня , ведь в противном случае Йен и на порог тебя не пустит.

Милиана давилась всхлипами.

– Так я и думал. – Волоран отвернулся и направился к выходу.

За его спиной что-то зашуршало, а потом хриплый от слез голос произнес:

– Зачем ты пришел?

Не оборачиваясь, дэйн покачал головой, не отвечая. Магесса подавила желание разрыдаться и с трудом выговорила:

– Ты летел, чтобы услышать, что безразличен мне? Почти сутки в пути, чтобы убедиться, что я тут тоскую по Йену? Я тебя не отпущу.

– Что? – Волоран обернулся и замер. Ему показалось, он ослышался.

Милиана стояла напротив в одной лишь тонкой просвечивающей сорочке. Бледная кожа, выпирающие ключицы, худоба, граничащая с истощением.

– Что ты с собой сделала? – разозлился он. – Ты уже даже не жеребенок фадира, ты… просто жердь.

Она словно не услышала этих обидных слов и продолжила:

– Когда-то я сказала, что могу стоять перед тобой голой, а ты и бровью не поведешь. Помнишь, ты тогда ответил, что предлагал мне кольцо, собираясь сделать своей. Ну, так смотри. Вот она я. Во всей красе. Вызываю отвращение?

– Ты…

– Была ли я с твоим братом, мечтая о тебе? Да. Жалею ли об этом? Да. Осталась бы снова в келье Йена после разрушения Клетки? Да. Я совершила много ошибок. Но одно сделала правильно – в ту ночь у меня хватило ума не убежать от него – нелюбимого, к тебе – единственному на свете. Потому что, если бы я это сделала…

Она прижала судорожно стиснутые кулаки к глазам и прошептала:

– Уходи.

Волоран стоял напротив и молчал. Некоторое время он просто смотрел на худую девушку в тонкой сорочке, с растрепавшимися тяжелыми косами и одеялом, лежащим у тонких ног, а потом сделал шаг вперед и твердо сказал:

– Нет.