Виталий Каплан: Трудно быть чёртом

Он действительно женился в начале девяностых на симпатичной голливудской актрисе и обосновался в штате Калифорния, но каждую осень его неудержимо рвало на родину. Тем более, публиковаться надо. Интересно, подумал Игорь, само всё получилось, по Волколаку никто ведь не работал. Впрочем, слишком давно он разменивал свои дроби.

Через два ряда – Гуськова, седовласая редакторша «Буквицы». Седина искусственная, почтенной даме и пятидесяти нет, но образ язвительной литературной гарпии выбрала точно. Елена Никоновна кусает метко и нередко. Молодые дарования мечтают заручиться её поддержкой. Безопасна.

А вот и молодое дарование Митя Глушко, немало с ним было выпито текилы, граппы и кальвадоса. Митя лысоват, скандален и к своим тридцати пяти годам ничего не построил, не вырастил и не посадил. Пишет странно. Ну как относиться, например, к такому?

На всякий случай Игорь к нему присматривался.

После Мити глаз выхватил из зала ещё с полдесятка звёзд современной поэзии, нескольких рок-бронтозавров и целое скопище подающих надежды девиц. Некоторые из них гордились ночами, проведёнными с Игорем. Да уж, спалось им сладко.

Между тем певица, ко всеобщему облегчению, со сцены слиняла, и ведущая вечера, очкастая критикесса Виктория Люманш, объявила, наконец, дальнейшую программу – то есть кто за кем читает.

Ага, вот и Миша Беломорцев. Человек-луна, как порой мысленно называл его Игорь. Светит отражённым светом – но отражает действительно интересных людей. Мише за сорок, он закончил физфак МГУ и даже подбирался к диссертации, но что-то не сложилось, да и иная муза мяукнула, пошли первые публикации в разной толщины журналах. Сейчас он считается довольно авторитетным поэтом, не первой величины звезда, но легко заметная невооружённым глазом. Живёт, конечно, не на редкие гонорары, а просто повезло – покойная бабушка оставила ему трехкомнатную квартиру, которую он весьма выгодно сдаёт, а сам ютится с женой и двумя близняшками-пятиклассницами в двухкомнатной хрущобе в Измайлово. Приятный парень, общительный, а что в разведку с ним не пойдёшь, так Игорь вообще мало бы с кем пошёл бы.

Вечер, оказывается, начался с Миши. Придётся слушать, на фуршете же тот обязательно поинтересуется мнением. Почему-то считается, будто журналист Ястребов – тонкий ценитель поэзии. Игорь, конечно, знал почему, но за пользу приходилось расплачиваться.

вещал со сцены Беломорцев. Его глубокий, нутряной бас производил впечатление. Стихи Игорю не нравились. С такими не берут в менестрели. Искорки нет. Но девицы, гляди-ка, в восторге. А уж сколько восторгов изольётся на Мишу, когда вся эта словесная заволочь кончится и начнётся главный пункт программы – фуршет!

Игорь вспомнил, как это было в июне.

Клуб другой – «Коржики», а лица почти всё те же. Вечер белорусского гостя, Пети Хворостыли – действительно неплохого, на вкус Игоря, поэта. Искорка имелась. Знал он и то, что Петя – под наблюдением, хотя никаких выводов на его счёт пока не сделано.

Фуршет закатили славный, у Пети, видать, нашлись состоятельные поклонники. Впрочем, не в закусках дело – Миша Беломорцев в любом случае догнал бы по алкоголю.

И вот тогда-то, у подоконника, на котором заботливо стояло блюдечко для окурков, в ранних сумерках, где летящий тополиный пух притворялся снежными хлопьями, у них и вышел тот разговор.

– Он действительно гений, – Миша держал в правой пустой бокал, а левой отмахивался от дыма, не замечая, что гонит его на Игоря. – Понимаешь, Игрек, такие вообще раз в столетие рождаются. Если не реже. Я, конечно, никакой физик, меня из аспирантуры вышибли, но такие вещи я на раз чую. Ты, Игрек, не представляешь, какой у меня на это нюх!

– А степень-то у гения есть? – хмыкнул Игорь. Ему не слишком нравилось сокращение «Игрек», но обижаться не стоило.

– Старик, слушай, тебе-то какая разница? – осклабился Мишка. – Ты что, впрямь веришь, будто доктор умнее кандидата, а кандидат умнее аспиранта?