Елена Кузнецова: Антракт

По трансляции взрыв хохота. Он зажимает уши, потом резко, как на трибуне.

Но надо заучить навсегда – личная определенность зависит от исторической определенности.

Думай сам за себя – это очень большое подспорье для родины.

А то развелось бедных. Я понимаю, бедный бедному - рознь. Но это очень удобная позиция - бедный. И гадкая.

Выходит к рампе, всматривается в зал.

Я не верю в бедных несчастных евреев, так же как и арабов, армян, негров и прочих белых. Я вообще не верю в бедных несчастных людей. Как же так может быть? Раз нам довелось родиться на этой прекрасной земле, о чем может быть речь? Другой-то мы не знаем. Все могло бы быть хорошо, когда бы не знали...

А если бы знали? Мы бы сражались за любовь! Совершали во имя нее подвиги, интриговали бы - не без того, желали бы извести соперников и, может быть, убивали их. Не всех и не всегда... Что делать - любовь чувство жгучее. Попробуй, походи под ручку с ревностью! А в горячке, чего не бывает?

Но откровенно бешеные редкость. Их под микроскопом рассматривает искусство и уголовное право. Первое пытается понять - почему? Второе - старается наказать. Обычная история - жизнь!

Так и жили бы себе... почти мирно. Так нет же. Червь в нас завелся. Нам стало интересно! Мы не поверили самим себе. Как же можно согласиться с тем, что все - одинаковые? Две руки, две ноги, два глаза, пара ушей, одно сердце и... с небольшими различиями, но набор у всех - один.

Мы с детским любопытством полезли к соседям, - интересно, а как там желтые целуются? Бывают ли сопли у чукчи? Черные рожают сидя или лежа? Есть еще папуасы...

Господи! Однажды Майя Плисецкая восторженно сказала что “интересно” - самое великое слово... Да... Интерес интересу глаз не выест.

Еще как! Сначала нам было интересно подсматривать друг за другом. Потом мы стали... Впрочем, теперь мы ездим по миру - нашему замечательному общему миру.

Вы заметили, как те, кто посильнее, делят мир на наших и ненаших? И пытаются столкнуть ненаших с планеты. Одних учат забывать свой язык, другим навязывают собственную мораль, третьих кормят бомбами... И все с благими целями - что же делать, если не хотят слушаться? Мы вынуждены... затащить всех ненаших в наш рай. Не коммунизм, но это уже было... много раз.

Встает по стойке смирно, руки по швам.

Равнение на цивилизацию!

Делай, как я! И будь так во веки веков!

Падает на колени.

Господи!

Зачем ты посадил яблони?

Где была твоя хваленая мудрость?

Неужели Ты так надеялся, что женские муки спасут мужиков? Им ведь все надо пощупать. Вот и нащупались, - радиация незаметна, а помирать придется всем: и ленивым, и слишком любознательным.

Баста! “Сначала было слово...” Чтоб его...

Поднимается с колен. Прислушивается к трансляции. Убирает конверт с фотографиями в сумку, поправляет бабочку на шее.

Да, уж... Разобрало меня... Впрочем, мне теперь многое можно. Возраст, знаете ли... он...

По трансляции - громкая дробь барабанов.

А вы говорите: “Сюжет! Интрига! Действие!” Какой-такой!.. Мне бы на диване газеткой прикрыться - и футбола не надо! Тишина. Покой...

Если бы не этот концерт, я бы сейчас...

Надевает пальто, надвигает шляпу. Далее ведет себя так, словно находится на улице.

Я бы вышел на улицу - там все белое. Зима. Я люблю зиму. Ночь. Тихо. И пахнет... детством. От морозной свежести щеки становятся упругими, и дышится легко.

Собаки, как ошалелые, проваливаются по брюхо и, зарываясь мордами, кусают свежий снег. Если никто не видит, я тоже подхватываю ладонями эту невесомую прелесть и жадно жую ее... пока не проснулись машины, и не встали дворники...

Я падаю навзничь и смотрю... Небо... В детстве я мог долго смотреть так, не мигая... Снег падал на лицо, но я не закрывал глаза... А теперь хлопаю ими, как испуганная сова.

Небо такое же, только... Только сначала я вижу провода, потом тумбы высоток и только потом - небо. А в детстве - только небо. Разве пришли бы мне тогда в голову глупые мысли о том, что провода могут оборваться под тяжестью снега...

Зябко поеживается.

Спине становится холодно...

На фонаре висит сосулька. Я знаю, что она белая и вкусная. Я помню... Рот тотчас же наполнился ледяной прелестью зимней морковки, и кадык жадно дернулся от этого глотка памяти... Вместо обжигающе-холодной и сладкой от запрета воды на языке появился вкус горечи... Печень...

Да и сосулька в неверном свете фонаря какая-то подозрительная. Съешь ее и... Это в детстве они были сахарные и в кулак помещались, а эта... Такая свалится... так ее одной и хватит... После дворнику пальчиком погрозят, - мол, не доглядел, брат, что же ты... А что он? Нечего под сосулькой шляться, - она тоже, небось, своего часа ждет: вышел пешеход из пункта “а” в пункт “б”. Вот и не путайся, если не ты тот самый и есть пункт “б”...