Дэвид Хэйр: Дыхание жизни

Недолгое молчание.

Фрэнсис. Хорошо. Это связано с Мартином.

Мадлен. И что?

Фрэнсис. Косвенно.

Мадлен. Где он?

Фрэнсис. Где ОН?

Мадлен. Да.

Фрэнсис. В Сиэтле.

Мадлен слегка передергивает плечами.

Мадлен. Ну что ж, там, в Сиэтле, хотя бы случаются землетрясения.

Фрэнсис. Да, говорят, бывают.

Мадлен. И огромные волны во время прилива. В целом, кажется, там складывается довольно обнадеживающая картина.

Фрэнсис. А вы не знали? Он вам не пишет?

Мадлен. Где он живет? В хижине, в лесной чаще? Он все еще работает? Чем он занимается?

Фрэнсис. Мартин?

Мадлен. Честно говоря, я давно не произносила его имени. По крайней мере, вслух. «Мартин». (Она какое-то время смотрит на Фрэнсис) . Что вам предложить? Может, чаю?

Фрэнсис не обращает внимания на вопрос.

Фрэнсис. Люди обращаются со мной так, будто я все еще ужасно страдаю. Это трудно объяснить, но я свое отстрадала. Все прошло. «Но как же, — говорят вокруг, — тебе, должно быть, так больно». Мне было больно. А теперь уже не больно.

Мадлен. У вас своя жизнь.

Фрэнсис. Да, конечно. У меня теперь очень много дел.

Мадлен. У меня нет телевизора, но я знаю, будь он у меня, я бы все время видела там вас.

Фрэнсис. Да, вы бы меня увидели. (Фрэнсис улыбается) . Мартин упоминал об этом.

Мадлен. О чем?

Фрэнсис. Что вы презираете телевидение.

Мадлен. «Презираю?» Слишком сильно сказано. Просто у меня нет телевизора, вот и все.

Фрэнсис. А почему?

Мадлен выказывает нетерпение.

Мадлен. Послушайте, может, оставим все это? Я давно не упражнялась в подобных делах. Как там американцы говорят? «Я больше этой мышцей не пользуюсь».

Фрэнсис. Какой мышцей?

Мадлен. Которая приводит в действие рот.

Фрэнсис. О чем это вы? Хотите сказать, что совсем не разговариваете?

Мадлен. Крайне редко.

Фрэнсис. Вы сами сделали такой выбор?

Мадлен. Я не давала обета молчания, если вы это имеете в виду. Не в культовом смысле.

Фрэнсис. А вам не одиноко?

Мадлен холодно улыбается.

Мадлен. Нет, я ничего о нем не слышала, и нет, он мне не пишет. С чего бы ему мне писать?

Фрэнсис. Я подумала, может, вы поддерживаете связь.

Мадлен. Мартин никогда не писал писем, насколько я знаю. Он нацарапывал маленькие записочки.

Фрэнсис. Да.

Мадлен. Только изредка, такие маленькие желтые клеящиеся листочки. «Мне надо идти. Мартин». «Пока». «Насчет прошлой ночи: прости, я никогда больше так не буду». Но чтобы целое письмо — нет, никогда. А вам он писал?

Фрэнсис. Ну, ему этого и не требовалось, верно? (Фрэнсис делает несколько шагов, проходя дальше в комнату) . Да и сейчас я не бросаюсь каждое утро проверять почту в надежде увидеть штемпель из Сиэтла, если вы об этом спрашиваете.

Мадлен. Нет?

Фрэнсис. Вовсе нет.

Мадлен. А ему там разрешили практиковать?

Фрэнсис. Думаю, да.

Мадлен. Это ведь как водительские права? Его делом можно заниматься в любой стране.

Фрэнсис. Честно говоря, не знаю.

Мадлен. А разве их законы не отличаются от наших?

Фрэнсис. Думаю, они относятся к законам серьезнее, чем мы.

Мадлен. Да, и законов у них намного больше, и вообще все американцы постоянно околачиваются в судах.

Фрэнсис. Как будто там им могут чем-то помочь. В этом-то вся разница. Они убеждены, что закон на их стороне.

Мадлен. А мне кажется, они просто любят всегда выигрывать.

Фрэнсис. Думаете, в этом все дело?

Мадлен. Конечно. Им нравятся полновесные победы. Что же до судов, то это место ничем не хуже других. (Мадлен уже не так напряжена, она становится мягче) . Как вы думаете, Мартин поэтому туда поехал?

Фрэнсис. Нет, не думаю.

Мадлен. Тогда из-за общественного положения?

Фрэнсис. Тоже вряд ли.

Мадлен. Может, он все же хотел занять определенное положение в обществе. Ведь там юристы все равно, что священники. Я имею в виду, в Америке. Возможно, он потому туда и уехал? Может, ему казалось, что там он сумеет оказаться в самой гуще событий?