Роберт Аганесов: Байкальской тропой

— Но разве не бывает такого, что и добрая собака оплошать может и пропадет под зверем? Всяко-разно в тайге случается, так что охотника ли дело за такое злобу в себе таить и мстить?

Старик на мгновение умолк, потом чуть подался вперед и продолжал говорить громче, словно с каждым словом освобождался от своей скованности.

— И не только у нас — в окрестных деревнях знают про такого зверя. Не похож он на другого, и в тайге другого такого нет! Так уберечь его надо, и неужели свои же, большедворские, скрадывать его будут?.. Нет, такого у нас не будет, и, пока я лесник на кордоне, кто помыслит ходить за ним, со мной встретится!

Старик продолжал говорить. Он рассказывал о Колченогом, о недавней его схватке с собаками и о том, что охотники решили отомстить лосю за то, что он дрался за свою жизнь и победил. И постепенно зал забурлил, и все стали поворачиваться к сидящим здесь же хозяевам погибших псов. Оба охотника, но ожидавшие такого оборота, пытались отмахнуться и обернуть дело в шутку, на них наседали, и кругом все больше поднимался такой гул возмущения, что они умолкли и сидели смутившиеся и растерянные. Зал скандалил разноголосым хором, и казалось, что все забыли, зачем они вообще собрались здесь. На все лады обсуждали случившееся, припоминали виденное и слышанное о Колченогом, а когда кто-то вспомнил, как участниками облавы, среди которых были и оба охотника, была пропита за одним столом премия, полученная за убитых лосем волков, зал загремел дружным хохотом. И Василий Тарасович, сам не ожидавший такой поддержки, смущенный, сошел со сцены и стал пробираться к выходу, но у второго ряда его задержали, потеснились и усадили между собой.

Василий Тарасович так и не мог припомнить, какой фильм смотрел он в тот вечер. Но с тех пор Лобов, приходя в клуб, всегда садился на свое постоянное место в середине второго ряда.

А Колченогий, получив охранную грамоту, так никуда и не уходил из Зеленой Долины, прокладывая свои тропы по заболоченным топям глухих урочищ, в замшелых ельниках и распадках…

Хмурый осенний день набрал силу. Мы успели позавтракать, прибрались, когда собаки известили о прибытии гостей. Крытый «газик» притормозил у ворот. Василий Тарасович не вышел во двор, а, привалившись к окну, хмуро смотрел, как гости не могли управиться с щеколдой на калитке. Они шумно ввалились в избу. Лесник степенно ответил на их приветствие и вышел унять расходившихся собак. Не раздеваясь, оба уселись на лавку, с ленивым любопытством разглядывая скудную обстановку избы. Мы познакомились. Я делал вид, что копаюсь в рюкзаке, но сам с завистью рассматривал их снаряжение. Что и говорить, снаряжены они были отменно: новенькие дубленые полушубки, на поясах ножи, карабинные патронташи, неизвестно зачем полевые сумки с пристегнутыми поверх компасами. У одного на груди висела зеркалка с телевиком. Стволы карабинов тускло отсвечивали матовой сталью.

Вернувшись в избу, Василий Тарасович хотел было собрать чай, но оба энергично запротестовали, ссылаясь на время.

— Ну, вам виднее, — пробурчал старик. — Давайте собираться, время и впрямь позднее…

С неожиданной злостью он зашвырнул на печку кота, потиравшегося об унты гостя, и затоптался по избе, словно чего-то ища, хотя ружье, патронташ, бинокль — все висело на обычном месте.

Мы шли гуськом, далеко друг от друга. Владимир часто останавливался и, запрокинув голову, подносил к губам небольшой рожок, скрученный из бересты. Срывающийся пронзительный звук метался среди деревьев. Мне не раз приходилось слышать о таком способе охоты. Подражая призывному реву лося или оленя, охотник подманивает к себе самца. Охотиться таким способом можно только во время гона. Откликаясь на зов, зверь выходит на поединок, ожидая встретить своего собрата, — и получает из засады свинец! Разумеется, бродить по таежной чаще и распутывать следы куда труднее и опаснее, чем просто схорониться в кустах, подождать, когда зверь сам на тебя выйдет и останется только спустить курок!

Не знаю, походил ли рев берестяного рожка на лосиный, но Василий Тарасович останавливался, прислушивался и, как мне казалось, одобрительно кивал. Все утро старик был хмур, отвечал коротко, раздражался по пустякам, а с приходом гостей еще больше насупился. Я чувствовал, что от вчерашнего возбуждения на душе у него остался какой-то неприятный осадок, словно старик раскаивался в чем-то.

Ночью шел снег, а день был холодный, с резким морозцем. В разрыве низко бредущих над тайгой облаков проглянул и тотчас скрылся резко очеркнутый белесый диск солнца.