Жюль Верн: Наступление моря [Нашествие моря]

В этот день, когда солнце закончило свой дневной путь, оно зашло за горизонтом сплошного моря.

На следующий день прилив остановился, не перейдя за вершину холма, и казалось, что предельная величина последнего достигнута. Ничего не было видно на этом огромном водном пространстве. Положение беглецов было отчаянное. Запаса провизии достаточно было только до исхода дня. И не было никакой возможности возобновить его на этом бесплодном островке. Спасаться?.. Каким путем?.. Сбить плот из деревьев и пуститься по морю? Но каким образом срубить деревья? Да, наконец, возможно ли будет управлять этим плотом при свирепствовавшем сильном ветре, который, несомненно, отнес бы спасавшихся далеко от берегов Мельрира?

В восьмом часу вечера Франсуа, наблюдавший по направлению к северо-востоку, объявил вдруг голосом, впрочем совершенно спокойным:

— Виднеется дым…

— Дым? — воскликнул Писташ.

— Да, дым! — повторил Франсуа.

Глаза всех устремились в указанную сторону. Действительно, ветер гнал по направлению к теллю дым, который был уже довольно заметен. Безмолвно глядели на расстилавшийся дым беглецы, опасавшиеся, чтобы он не исчез и судно, выпускавшее его, не удалилось от телля в открытое море. Таким образом, данные инженером объяснения оказывались справедливыми, и предположения его начинали осуществляться. В ночь с 26 на 27 число на поверхность этой восточной части Джерида разлились воды залива, и с того времени произошло соединение Малого Сырта с Мельриром.

Образовалось судоходное пространство, и по нему уже проследовало судно, вероятно придерживаясь направления канала.

По прошествии двадцати пяти минут с того момента, как судно было усмотрено, вырисовывались уже на горизонте сначала дымовая труба, а затем и весь корпус судна, — первого судна, вспенившего воды нового моря.

— Сигналы! Будем подавать сигналы!.. — вскрикнул один из спахисов.

Но каким образом мог бы капитан Ардиган с товарищами указать на свое присутствие на верхушке этого островка? Возвышался ли холмик сам по себе настолько над поверхностью моря, чтобы он мог быть увиден экипажем судна?

Скоро ночь сменила короткие сумерки, и дым перестал быть заметен в наступившей темноте.

Не владея более собой, один из спахисов воскликнул тогда в минуту отчаяния:

— Мы погибли!

— Наоборот, мы спасены, мы спасены! — отвечал на это капитан Ардиган. — Сигналы наши, которые не были бы заметны днем, будут замечены ночью.

И затем он крикнул:

— Подожгите деревья!.. Подожгите!

— Верно, капитан, верно!.. — завопил Писташ. — Подожжем деревья, и они загорятся у нас как спички!

Собрали у подножия деревьев сухой валежник и подожгли его. Занялся огонь, и яркий свет рассеял темень вокруг островка.

— Если они не увидят нашей иллюминации, — воскликнул Писташ, — значит, все они слепые!

Вся купа деревьев обгорела в продолжение одного часа. Сухое дерево сгорело быстро, и когда догорел последний огонь, по-прежнему было неизвестно — приближалось ли судно к теллю, ибо о приближении его не последовало даже оповещения пушечным выстрелом.

Островок был окутан теперь густой темнотой. Прошла ночь, и до беглецов не доносились ни свист пара, ни шум работы винта или лопастей колес по поверхности воды, покрывавшей шотт.

— Он там, он там! — крикнул с появлением зари Писташ, которому изо всех сил вторил Куп-а-Кер своим лаем.

Унтер-офицер не ошибался. В двух милях стояло на якоре небольшое судно, на мачте которого развевался французский флаг. После того как на неизвестном островке появился свет, командир судна изменил курс и повернул на юго-запад..

Но так как по прекращении огня островок скрылся из глаз, то капитан из предосторожности предпочел провести ночь на якоре.

Капитан Ардиган и его спутники начали тогда кричать, и вскоре послышались ответные крики, среди которых можно было различить голос лейтенанта Вильетта и старшего вахмистра Николя. Это было судно «Бенассир», из Туниса, бросившее якорь в Габесе дней шесть тому назад; оно первое отважно вошло в новое море.

Несколько минут спустя к подножию телля, служившего убежищем для беглецов, подошла шлюпка, и капитан Ардиган обнимал лейтенанта, старший вахмистр унтер-офицера Писташа, тогда как Куп-а-Кер прыгал около хозяина. Что же касается Франсуа, то Николь с трудом признал его в том бородатом и усатом человеке, первая забота которого, по появлении на «Бенассире», заключалась в том, чтобы побриться.