Иоасаф Любич-Кошуров - В Маньчжурских степях и дебрях

Рябов на минуту приостанавливает работу, поднимает голову.

Лоб у него весь в поту. Рукавом курмы он проводит по лбу. На спине намокшая от пота курма прилипает к телу; там между лопатками на курме темное в ладонь мокрое пятно.

Временами на Рябова во время этой работы находило какое-то странное состояние.

Голова будто пустела. Зачем он тут? Что он делает? Глаза не мигая глядели вперед, взгляд будто рассеивался по предметам.

— А! — загоралась мысль, — вот зачем… Крест…

Опять он нагибался… Почти отчаяние вспыхивало в лице и в глазах… И сквозь это отчаяние сверкала злоба…

Вот зачем! Вот зачем.

Раз… Раз…

А на десницах блестят слезы… И зачем все это… Зачем тут Манчжурия, а не родная деревня!

О, чтобы вас, нехристи!

Опять попался камень… Лязгнул нож. И кажется ему, что не в земле лязгнул нож, а в нем самом. Будто по сердцу царапнул… До последней степени напряглись и натянулись нервы… Точно кожу с него сняли, и каждое прикосновение жжет огнем.

Вот тебе, вот тебе!

Ямка уже давно была готова. Стоило только выгрести землю и осколки камней… Он все продолжал копать.

Самое ужасное для него было сейчас самое последнее: когда придет время опустить в яму крест. Иногда ему казалось, что время уже пришло.

Пора!..

И вдруг тоска разливалась в нем. И казалось ему, что все, что он делал до той минуты, вся его жизнь в Манчжурии совсем лишнее и ненужное…

Клубком к горлу подкатывались слезы…

Нет, еще рано… Надо глубже…

Слезы капали на взрыхленную землю… Нагнувшись опять начинал он свою работу…

Нет, теперь довольно… Пора!

Он бросил нож и стал выгребать землю… Он захватывал землю полными пригоршнями и высыпал около ямы.

Опять набежали слезы.

Теперь уж он не торопился…. Довольно… Нужно!.. Могут схватить, если увидят крест… Товарищи говорили. Разве он сам? Товарищи…

Ямка, наконец, очистилась.

Он заглянул в нее и вздрогнул от ужаса… Будто живого человека собирался закопать он, дорогого и близкого… Будто душу свою закапывал…

Опять разлилась тоска…

Нет, нужно… Пора! Он снял крест…

Крест у него был медный стершийся, на суровом шнурке с двумя узелками.

И как только увидал он его и этот шнурок с двумя узелками, еще больней ему стало, еще мучительней заныло сердце.

Будто он вдруг стал меньше, совсем, совсем маленьким, как в тот раз, когда он лежал на кане, а под каном трещал сверчок…

Мать вспомнилась… детство.

Лето… Пыльная улица. Петухи кричат…

Посреди улицы сидит Рябов, но не теперешний Рябов, не солдат и не шпион, а Рябов — мальчишка, в одной рубашонке, завязанной узлом на спине.

Тихо на улице. Жарко. В пыли воробьи купаются совсем близко около Рябова.

Нет, не нужно об этом думать…

Он опустил крест в ямку и стал быстро и торопливо закидывать его землей.

Конец… Все зарыто… Родина, детство… Все.

Он встал и выпрямился. Будто холодом охватило его сразу, будто все в нем застыло. И снова голова как опустела.

Что еще надо?.. Надо положить камень, чтобы легче найти. Камней кругом было много. Он взял один и навалил сверх ямки.

Потом он поймал одну из бродивших около лошадей, вскочил на нее и погнал прочь во весь дух.

На трупы убитых японцев он даже не взглянул. Одна только мысль владела теперь им.

Скорей, скорей отсюда…

Он весь дрожал… Он сознавал, что впереди его ждет ужас…

Ужас уж был в его душе, только глубоко-глубоко… Но он уже ощущал его… И когда он гнал лошадь прямо в степь, не зная, куда он ее гонит, он испытывал такое состояние, будто гонится за ним кто-то, от кого он не может уйти.

Но оставаться дольше на месте он не мог.

Рябов, наконец, остановил лошадь.

Фанза далеко осталась позади. Прямо перед ним теперь возвышалась большая серая скала. Рябов заехал за скалу в тень.

Он понимал, что попал как раз в район, занятый неприятелем, может быть даже в тыл неприятелю.

Вся местность, вероятно, кишела неприятельскими разъездами и дозорами.

Укрыться в степи было негде… Да он и не хотел укрываться…

За скалой он не остался долго…

Он дал только передохнуть коню и сейчас же опять погнал его дальше в степь.

В седельном кобуре он нашел заряженный револьвер и пачку патронов.

Когда он сунул руку в карман и ощутил под пальцами рифленую рукоятку револьвера, сразу в нем вдруг заговорила опять жажда крови.