– Что за бред ты несешь! Значит, чтобы потешить свое самолюбие, ты готова рисковать не только своей жизнью, но и жизнью ребенка?
– Нет, ребенка отдам вам, так и быть, забирайте с собой в Россию.
Алина удрученно молчала, и Костя, внимательно прислушивавшийся к их разговору, взял из ее рук трубку.
– Ну-ка, давай, Лена, еще раз, четко и толково.
Слушал, ни разу не прервав и не переспросив, а в конце разговора сказал:
– Решила, значит решила. Ты взрослый человек.
– Но, Костя!.. – вскрикнула было Алина.
– Пусть остается.
Алина пошла на кухню поплакать.
Много лет назад, когда девочки были еще маленькие, отец благословил их в дорогу таким стихотворением:
Измотанная дорогами,
Обалделая от забот,
Влюбленною недотрогою
Пусть каждая проживет.
Пройдет мимо лжи и зависти,
Через горе и трусость,
Благополучье покажется
Чем-то пресным и грустным…
В пеленках планета – няньчить,
В тревоге мир – приласкаться,
Идите в геологи, в прачки,
В физику, в авиацию,
Живите трудно и строго —
Благословляю в дорогу.
Благословляю цветами,
Зеленой вьюгой и ветром,
Благословляю утратами,
Надеждами и приметами,
Благословляю пустыней,
Морем и лунной ночью,
Хлебом, тоской и милыми,
Дочери мои, дочери…
Сегодня он это благословение подтвердил. И с этим Алина ничего не могла поделать.
ФАНТИК ОТ ИРИСКИ
В послевоенные годы в нашем поселке было много нищих. Не только своих, постоянных, но и временных, тех, кто побирался по поездам. Их еще называли вагонными. Добравшись до теплого города, они шли прежде всего в наш поселок, так как находился он сразу за железной дорогой. Правда, молодые калеки, особенно безногие, устраивались на ступеньках моста, перекинутого через рельсы. Душанбе (в то время Сталинабад) был и остается тупиковой станцией. Поэтому многие побирались здесь лишь день или два и уезжали вновь с московским или ашхабадским поездом. Некоторые жили подолгу, а бывало, оставались совсем.
Так прижился у нас в соседях безногий Веня. На мосту он сидел вместе с парнем, у которого по локоть не было рук. Просили милостыню они не жалостливо, а весело, с прибаутками. Веня играл на гармошке, а Слава пел песни. Когда по мосту шли девушки, они заговаривали с ними, шутили, просили если не монету бросить, то хоть постоять, поговорить. Вечерами они отправлялись в «забегаловку», сколоченную прямо у моста и выкрашенную в голубой цвет. Веня ел сам и кормил с ложки Славу, а также подносил ему стаканчик с водкой, и тот ловко прикусывал его за край и, моментально вскинув голову, опрокидывал. Ему даже хлопали за это. А потом они шли вместе в железнодорожный парк. Вернее, Слава шел, а Веня ехал рядом на своей платформочке. Контролер тетя Даша бесплатно пропускала их в летний кинотеатр. Была она некрасивая, рябая, с тремя детьми, но жила в хорошем добротном доме, у нее была небольшая пасека. Она-то и приглядела для себя Веню. В поселке выбор ее одобрили. Говорили: какой-никакой, а мужик. И никто не подумал о безруком Славе. Несколько дней он тоже пожил у тети Даши, а потом она его выпроводила. Я играла во дворе с детьми тети Даши и все это видела. Слава не хотел уходить, плакал и все смотрел на Веню, а тот молчал, хотя тоже утирал рукавом слезы, а Славе даже утереться было нечем.
– Ступай-ступай, – торопила тетя Даша. – Что ж теперь делать. Тебя, сам понимаешь, ни к какому делу не приспособишь. А иждивенцев у меня своих трое.
Тогда я побежала домой и кинулась к бабушке:
– Давай возьмем Славу себе замуж, – просила я. – Он даже есть сам не может!
– За кого же мы его возьмем? – вздохнула бабушка. – За тебя или за меня?
– Конечно, за меня. У тебя дед есть и ты-то только стариться будешь, а я, пока он поживет, подрасту.
Была уверена, что моя добрая бабушка согласится, но она не согласилась. Только собрала немного еды, сложила в полотенце, оставив свободными два конца, и сказала: догони, подвяжи к плечу. Встретит добрых людей – покормят.
Но я его не догнала.
По поселку же в основном ходили старики и старухи, а также молодые женщины с детьми. Иногда забредали величавые старцы-дервиши с высоким посохом, в цветных ватных (даже летом) халатах-чапанах.
Бабушка всегда подавала нищим. Когда раздавался стук в окно и слышалось: «Подайте Христа ради…», она отдергивала шторку и, взглянув на того, кто за окном, посылала меня с куском хлеба, иногда – если за юбку женщины держались дети, добавляла несколько леденцов или яблочков, или пару яиц. Смотря что было под рукой и в доме вообще. Но иногда, не знаю, по какому выбору, она приглашала приезжих нищих в дом, угощала чаем, а то и супом, детям давала молока и подолгу говорила с ними.
Читать дальше