Юрий Шамшурин - В тайге стреляют

— Стой!.. Кто идет? — сорвался вдруг звенящий от натуги голос Кости Люна.

От неожиданности Назарка вздрогнул, а Тепляков ругнулся.

Но лыжники не замедлили темпа бега, точно предупреждение их не касалось. На ходу они круто развернулись обратно к лесу.

— Огонь!

Блеснули огоньки, и сразу тошнотно запахло тухлыми яйцами. Назарка выбросил пустую горячую гильзу, не мешкая, заложил новый патрон. Рядом часто и яростно передергивали затворы Тепляков и Костя Люн. Один из налетчиков сорвал, видимо, с себя маскировочное одеяние. В следующее мгновение он упал и остался лежать, выделяясь черным бугорком. Остальные, отбежав чуть подальше, залегли и открыли ответный огонь. Словно дожидаясь этого, вдоль опушки всполошенно заметались желтые комочки пламени, И каждый выстрел, подобно удару бича, стегал тишину. Над «гнездом» басовито запели круглые свинцовые пули.

— Что? — распластался возле Теплякова Фролов.

Справа и слева от дозора, зарываясь в снегу, занимали оборону бойцы. Коломейцев установил свой видавший виды автомат Шоша и поводил стволом, выискивая цель.

Отделенный в нескольких словах объяснил командиру взвода обстановку.

— Люн поторопился, вспугнул их! — упрекнул Тепляков погорячившегося красноармейца. — Кто тебя за язык дергал!.. Пропустили бы и с тыла ударили.

— Да я...

Между тем под прикрытием сильного, но не прицельного огня белые начали подбираться к своему упавшему сподвижнику. В это время в разрыве среди туч появилась круглая луна, и на темном фоне леса хорошо стали заметны враги в маскировочных костюмах. Красноармейцы стали тщательно целиться и сразу прижали противника к земле. Фролов мгновенно оценил благоприятное положение и зычно распорядился:

— Перебежками вперед!.. Шоша в центре!.. Пошел, ребята!

Он вскочил и, высоко вскидывая колени, подавшись корпусом вперед, побежал. Следом легко, пружинисто поднялся Тепляков, за ним — другие красноармейцы. Назарка ни на шаг не отставал от дяди Гоши, непроизвольно копировал его движения — на бегу старался занимать в пространстве возможно меньше места. В момент стало жарко.

Внезапно вскакивая, стремительно преодолев с десяток метров, бойцы с размаху плюхались в снег, ползли, выискивая хоть какую-нибудь защиту от пуль. Выждав какие-то одним им известные мгновения, снова бросались дальше на сближение с врагом. Затем опять на время исчезали из поля зрения.

— Вперед!.. Вперед!.. — обогнав красноармейцев, в снежной пыли кричал Фролов.

Красноармейцы приближались к убитому. До неподвижно черневшей фигуры оставалось несколько десятков метров. И тут от опушки перекатисто заработал пулемет. Пули с визгом шарахнули по сугробам, взметнув перед бойцами пышные, быстро опавшие белые султанчики. Невдалеке кто-то болезненно ойкнул, и от этого вскрика по спине Назарки словно провели скребком, которым у Павла он некогда чистил любимого тойонского жеребца. У Назарки появилось дикое желание сплющиться в лепешку, без остатка вдавить себя в мерзлый грунт. Инстинктивно он принялся разгребать под собой податливый рассыпчатый снег, расшвыривая его по сторонам.

Немного погодя на опушке зататакал второй пулемет. Гуще заговорили ружья. Красноармейцы без команды залегли. Желтые, моментально гаснувшие шарики, словно играючи, метались над сугробами.

— Не из удали они беснуются! — сплевывая, заметил Тепляков.

Три бандита, скинув в горячке простыни, пробирались к убитому. Они умело использовали каждую неровность, каждую складку местности. Иногда они исчезали и вскоре появлялись в другом месте.

— Ни за что не хотят оставить его нам! — хрипло произнес Костя Люн, загоняя в казенник очередной патрон.

— Коломейцев! — окликнул Фролов. — А ну хлестани по ползунам!.. Сбей им охотку!

Дробно, захлебисто ударил автомат Шоша. В этот момент в промоине между поредевшими тучами опять появилась полная луна. Назарка увидел, как над настом, взбитые пулями, полоскались белые с зеленоватым оттенком фонтанчики.

Прижатые точным огнем, беляки замерли, затаились. Зато стрельба с опушки усилилась. Белогвардейские пулеметчики нащупывали коломейцевский автомат. Уткнувшись в кочку, Назарка никак не мог унять дрожь. В теле была расслабляющая усталость.

— Погоди!.. Может, и выйдет, пока не поздно! — стараясь глубже вдавиться в сугроб, пробормотал Тепляков и повернул мокрое, ставшее вдруг чужим, незнакомым лицо к своему воспитаннику. Подбородком показал на неподвижное черное пятно. — Не побоишься, Назарка?.. Ты — ловкий, верткий. Незаметно подберешься... Вишь, как за него ярятся!