Айвен Сандерсон: Карибские сокровища

Ящики для снаряжения были сколочены. Мы упаковали все свои пожитки, а то, что не было нужно для работы в лесу, было отправлено на склад в Парамарибо. Закончены зарисовки, приведены в порядок записи, последних пойманных лягушек мы выпустили на волю. Я сидел и глядел на великие зеленые джунгли: молчаливые, притихшие под знойными лучами солнца, они уходили к горизонту зелеными волнами, громоздились валами буйной зелени. В мечтах я унесся далеко за горизонт, в бесконечность зеленых волн, в бескрайнее зеленое море — на сотни и сотни миль. Я был счастлив. Передо мной простиралось нечто осязаемое, реальное, живое, неподвластное человеку, быть может, до скончания веков неприступное для человеческой цивилизации. Какая-то странная птица монотонно кричала в лесу — какой знакомый голос! Он звенел, навсегда связанный с памятью о днях, проведенных у великих рек и малых речушек, о высоких сводах лесных соборов, о душистых купах водяных цветов. Он нес в себе что-то близкое к истинному покою.

Был полдень, и лес купался в ослепительных лучах солнца. Мухи сновали в неподвижном воздухе, какое-то варево кипело, булькая, на кухне — в маленькой, крытой пальмовыми листьями хижине, притулившейся на краю вырубки. В такие часы в тропическом лесу на высоту фута четыре над землей расстилается тишина. Поэтому мы все разом встрепенулись, услышав вдалеке скрип и дребезжание, возвещавшие о прибытии вагонетки с нашей еженедельной почтой. Мы ждали, прислушиваясь; стук колес приближался. С глубокой печалью мы встали из-за стола и пошли встречать почту.

Как мы и опасались, пришло письмо — ненавистная рука цивилизации дотянулась сюда, в чистую прелесть дикой природы. Это был безапелляционный вызов; обернутый в жалкий клочок бумаги, он пересекал нашу истинную жизнь, как перекресток — дорогу, внезапно отзывая нас обратно, в тот организованный сумасшедший дом, в котором, не сомневаюсь, нам суждено жить — ведь мы сами его устроили.

[1] Terra firme (лат.) — «твердая земля». (Примеч. пер.)