Дорин Тови: Хлопот полон рот

Ну прямо десятник, сказал он. У него иной раз мурашки по коже бегают. А потом она хоть с места не сходила — он поклясться готов, разрази его Бог! — а лестницу приставную опрокинула! Аннабель сочла это замечательной шуткой. Насмешливо скаля зубы, а губы втянув так, что они смахивали на пару кастаньет, она явно хохотала над ним, пока он поднимал лестницу и снова ее устанавливал. А когда он вечером уходил и поле брани оставалось за ней, она подходила к лесам и сталкивала все, что-было приготовлено к утру.

Тогда он начал привязывать все к лесам. Но тут ночью полил дождь — единственный раз за все время, пока шло строительство. Мы бы его не услышали, но только стеклянная крыша оранжереи была теперь накрыта листами железа — чтобы ему не провалиться сквозь нее, если он сорвется, объяснил Генри, все предусмотрев.

Мы проснулись, потому что дождь барабанил по железу, точно в рассказе Сомерсета Моэма. А потом…

— Стропила! — закричал Чарльз, молниеносно слетая с кровати.

Стропила для крыши доставили утром, и теперь они лежали под дождем, ничем не укрытые, посреди лужайки. Чарльз, тоже не такой уж оптимист, сразу представил себе, как от сырости они неминуемо покоробятся. Делать нечего, мы поднялись. Включили фонари снаружи. И выскочили на лужайку в плащах поверх пижам, и принялись укрывать стропила брезентом и пленкой в два часа ночи, а ветер хлестал нас дождевыми струями по голым лодыжкам.

Генри, прибыв в семь, начал с того, что всю ночь глаз сомкнуть не мог, все беспокоился, что тут у нас натворит дождь. А, все в порядке, сказала я. Стропила и доски мы укрыли. Дождь так гремел по железным листам, что разбудил нас. Стропила? Да нет, сказал Генри, он не за них тревожился. От одного дождя им никакого вреда не будет. А вот окно для новой ванной! Он его установил на место и подпер. А ночью вспомнил, что подпорки-то он не привязал. Вот и лежал, воображая, как ослица их все выбьет, а ветер опрокинет окно на крышу, и оно ее пробьет.

Генри, вероятно, был телепатом. Аннабель подпорки не вышибла, и окно сквозь крышу не провалилось. Но на следующий же день Генри попросил Чарльза помочь ему уложить перемычку в ванной, а Чарльз вместо этого опрокинул стену, и она пробила крышу.

Тут мне следует объяснить, что старая покатая крыша на задней стороне коттеджа пока еще оставалась на своем месте — Генри снял только внешний ряд по трем ее сторонам, чтобы сначала закончить надстройку, а когда новая крыша будет установлена, только тогда убрать старую крышу.

Поэтому уровень окна новой ванной находился над старой крышей, как обнаружил Чарльз, когда вскарабкался на леса, держа конец тяжелой бетонной перемычки, а леса, сказал он, прогнулись под ним, точно древко лука. Но худшее было впереди. Чтобы поднять перемычку над окном ванной, Генри уложил на прогибающемся настиле лесов два бетонных блока, а на них тоже прогибающуюся доску.

Генри с его богатым опытом вспорхнул на нее, точно балерина. Чарльз, для которого это было внове, взбирался, как неуклюжий слон. И зашатался. Мужественно удерживая свой конец перемычки, он для равновесия растопырил локти. И одним чуть-чуть коснулся стены. Откуда ему было знать, что она обрушится?

Выяснилось, что цемент еще не схватился. Генри не счел нужным его предупредить. Сколько лет он уже стены строит, сказал Генри, и никто еще ни разу такого не устраивал.

Но ведь Чарльз-то не строитель, сказала я, пытаясь пролить масло на бушующие воды. Генри, поглядывая на пустое место там, где была его стена, сказал, что этого я могла бы ему и не говорить.

Затем Чарльз вывихнул лодыжку. Он перетаскивал осколки и обломки в плодовый сад — мостить дорожки, объяснил он. Каждое утро перед завтраком он втаскивал вверх по склону несколько пластиковых мешков такого мусора. Черт, он в отличной форме, сказал он.

Как-то утром я решила, что мне просто померещилось, когда он широким шагом прошел мимо окна, таща очередную порцию мусора, точно Атлас. А пять минут спустя… Не мог же он охрометь, подумала я. Оттого лишь, что высыпал мусор на дорожку?

Оказалось, что мог. У него нога подвернулась, сказал он, а тяжесть мешка его повалила.

— Это надо же! — сказал Генри, глядя на него с благоговейным ужасом.