Джеймс Хэрриот: Среди Йоркширских холмов

В положенный срок начали приходить письма из Менди, в Южных горах. Колем, как и следовало ожидать, был в полном экстазе. Сельское хозяйство находилось на уровне каменного века. Единственными домашними животными были свиньи, почти все селения сохранились в том же виде, в каком их впервые нашли белые, а первобытные земледельцы, хотя частенько не оказывались на месте, когда он пытался обучать их основам скотоводства, были отличнейшими ребятами. Они с Дейрдре уже близкие друзья их всех.

Шли месяцы, шли годы, а Колем полностью отдавался развитию и улучшению края. Он ввез рогатый скот, овец и кур, обучал земледельцев и ушел с головой в тамошнюю жизнь, посвящая ей всю свою энергию.

В 1988 году я получил письмо от его дочери Сары. Она писала: «Я все еще поражаюсь, сколько папа знает про местные растения и диких животных. На ферме у него живут 11 бордер-колли, 2 свиные собаки (помесь Лабрадора), 2 буйвола, 5 лошадей, много коров, овец и коз, а также кур, уток, цесарок и гигантская стая почтовых голубей».

Дочитывая ее письмо, я вспомнил маленький зверинец Колема в Скелдейл-Хаусе. Оказывается, это была только репетиция. Ветеринар с барсуком, несомненно, теперь совершенно счастлив.

Шли месяцы, а в моих отношениях с двумя нашими дикими кошками никакого потепления не наступало, и я с нарастающим душевным трепетом следил, как длинная шерсть Олли опять начинает сбиваться в страшные колтуны. К концу года он вновь выглядел более чем непрезентабельно. С каждым днем становилось все яснее, что пора принимать меры. Но удастся ли мне еще раз его провести? Оставалось попробовать.

Я опять приготовил рыбу с нембуталом, и Хелен поставила миску на стенку, но Олли понюхал, лизнул и ушел. Мы попробовали повторить, и опять Олли исследовал миску с глубоким подозрением, а есть не стал. Явно почувствовал, что что-то назревает.

Постояв у окна, как обычно, я обернулся к Хелен.

— Попытаюсь его поймать.

— Поймать? Сачком?

— Нет-нет. Он ведь уже не котенок и не подпустит меня к себе.

— Так как же?

Я посмотрел на взлохмаченное черное чучело на стенке.

— Ну а что, если я спрячусь за тобой, когда ты выйдешь их кормить, сцапаю его и засуну в клетку? Потом отвезу в операционную и постригу под общим наркозом?

— Сцапаешь? Засунешь в клетку? — с сомнением повторила Хелен. — По-моему, у тебя ничего не выйдет.

— Да, конечно, однако за свою жизнь я хватал не так уж мало кошек и умею быстро двигаться. Мне бы только подойти к нему незаметно. Давай попробуем завтра.

Моя жена лишь поглядела на меня. Этот план ей как будто доверия не внушал.

Утром она поставила на стенку миски с восхитительной свежей треской. Их любимое блюдо. К вареной рыбе они были относительно равнодушны, но перед сырой устоять не могли. Открытая клетка была спрятана рядом. Кошки прошествовали по стенке: Жулька — гладенькая, глянцевитая, и Олли — жалкое пугало, взлохмаченный, с колтунами, свисающими с шеи и по бокам. Хелен, как обычно, приласкала обоих, а когда они радостно припали к мискам, вернулась на кухню, где притаился я.

— Теперь, — сказал я, — снова иди к ним, очень медленно. Олли так увлечен рыбой, что, возможно, не заметит меня.

Хелен промолчала, а я плотно прижался к ее спине.

— Двинулись! — Я подтолкнул левой ногой ее ногу, и мы медленно вышли за дверь, шагая в едином ритме.

— Это же нелепо! — простонала Хелен. — Какой-то комический эстрадный номер!

— Ш-ш-ш! — прошипел я, уткнувшись носом ей в затылок. — Не останавливайся.

Когда мы добрались до стенки, Хелен протянула руку и погладила Олли по голове, но он так был увлечен треской, что и не посмотрел на нее. Вот он — на уровне моей груди в каком-то шаге от меня. Лучшего шанса представиться не могло. Молниеносно просунув руку из-за Хелен, я схватил его за шкирку, удержал свивающийся клубок черных ног и водворил в клетку. Захлопывая крышку, я успел заметить, что из-под нее высовывается отчаянно когтящая лапа, столкнул ее и вдвинул в петлю стальной прут. Путь к спасению был отрезан.

Я поставил клетку на стенку и даже вздрогнул, встретив сквозь прутья его укоризненный взгляд. «Нет, неужели опять! — говорил он. — Значит, твоим низким предательствам нет конца!»

На душе стало скверно. Злополучный кот, ошеломленный моим нападением, даже не пытался царапаться или кусаться. Как и в тех двух случаях, он просто стремился убежать. И у меня не было права обижаться на его низкое мнение обо мне.