Кучка воробьев моментально подбирала корм с земли и разлеталась во все стороны. Так и не удалось мне поближе познакомиться с воронами.
А еще через несколько дней я встретил в прилегающем к моему саду Екатерининском парке мальчика. Он крепко держал в шапке вороненка, видимо, только-что вынутого из гнезда.
— Что это у тебя?
— Вороненок.
— Где взял?
Он мотнул головой в сторону деревьев.
— Эва!
— Слушай, — сказал я мягко. — Отдай мне эту птицу, ты ее только замучаешь. Ведь не сумеешь вырастить!
Он крепко прижал к груди шапку, видимо, решившись не расставаться с птенцом. А у меня при мысли о том, как он замучает вороненка, больно сжалось сердце. Ведь, в самом деле, редко можно встретить детей, умеющих разумно подойти к животному, а особенно к такому нежному, как детеныши птицы. Как часто я видел ребят, воображающих, что они ласкают птенчика, тогда как они причиняли ему невыносимые страдания, прижимая к себе и целуя.
— Отдай мне вороненка.
— Не отдам.
— Послушай, — сказал я. — Ты не умеешь кормить птенца, и он у тебя непременно умрет. А я выкормлю, и ты можешь увидеть его потом у меня и сам научишься, как нужно ухаживать за птицами.
Он молчал.
— У меня много птиц и всяких животных. Есть и медведь. И лисы. И волки. Хочешь, я покажу тебе? Только отдай мне птицу. А кроме того, получишь от меня вот что.
И я показал ему деньги. Все соблазны разом подействовали. Мальчуган не выдержал и отдал мне вороненка, а я повел его в свой музей.
У мальчугана разгорелись глаза от всего, что он увидел, и он стал рассказывать товарищам, что на Божедомке живет дедушка Дуров, у которого видимо-невидимо всякой твари, а кроме того, музей с чучелами и бабочками, похожими на пестрые цветы, и этот Дуров покупает воронят.
С тех пор у меня не было отбоя от мальчуганов с воронятами.
Едва я раскрывал утром глаза, как служащие мне говорили:
— Там вас мальчик дожидается…
— Какой мальчик?
— Да опять принес вороненка…
И передо мной вырастала детская фигурка с неизменной шапкой, зажатой осторожно в руке, а в шапке сидела птичка.
Пришлось покупать птенцов у всех этих охотников за воронятами.
Я покупал теперь воронят просто из жалости, зная, что те, которых я не куплю, будут замучены ребятишками. Покупая, я всегда говорил:
— Мне не нужно больше воронят, ребята! Не вздумайте разорять гнезда, так как ворона — птица полезная: она истребляет вредных насекомых, личинок и куколок, портящих растения вообще и хлеб на полях.
Я старался заинтересовать ребятишек жизнью животных, разбудить в них сочувствие к беззащитным зверкам. И я скоро увидел, что беседы мои не пропадают даром.
Один раз целая гурьба мальчиков и девочек с криком негодования притащила ко мне подростка, который разорил гнездо.
А дома на меня сердились:
— Опять вороненок! И что ты будешь делать с этими крикунами?
— Еще один мучитель не будет давать спать по утрам!
Действительно, мои крикуны мало считались с покоем и сном людей.
Мне пришлось устроить нечто в роде вороньего питомника на чердаке. Восемнадцать гнезд под ряд стояли на длинных досках, прикрепленных к маленьким козлам.
Рано утром я уже на ногах и лезу на чердак с корзинкой корма.
Тут у меня и муравьиные яйца, и белый хлеб в миске с водой, и мелко нарубленное сырое мясо. Все это — к услугам воронят. Самым маленьким — муравьиные яйца и моченый хлеб; постарше получают кусочки мяса, пропущенные сквозь мясорубку вместе с хлебом.
На чердаке полутемно. Но в столбе света из слухового окна, пронизывающего мягкую полутьму, вырисовывается моя фигура с корзинкой в руке, — и восемнадцать гнезд приходят в движение, в восемнадцати гнездах поднимаются гомон и суматоха, и множество ртов с громким, нетерпеливым, требовательным криком раскрывается мне навстречу; над восемнадцатью гнездами поднимаются и качаются головы птенцов на тонких шейках с широко раскрытыми огромными клювами. Они кричат так громко и резко, что их крики слышны в самых дальних углах моего дома.
Широко раскрывая клювы и махая полуголыми крылышками, воронята тянутся ко мне, и я слева направо обхожу ряд этих крикунов, кидая им в рот щепотки муравьиных яиц и моченый в воде белый хлеб. Я пробовал кормить одного вороненка хлебом с молоком, но он вскоре околел. Наверное, молоко прокисло.
У некоторых мясо выскакивало изо рта, и мне приходилось пропихивать его глубоко, в самое горло, указательным пальцем.
Читать дальше