Януш Мейсснер: Черные флаги

— Подними и сражайся! — повторил Мартен, касаясь концом рапиры его груди.

Бласко взял себя в руки и повернул голову. Его шпага вонзилась в пол посреди ниши, отколов дубовую щепку. Золоченый эфес ещё раскачивался, словно поднятая голова змеи. Бросившись к ней, он в тот же миг заметил за распахнутыми дверьми огонь. Знал, что это значит; ждал этого.

Быстро вырвал острие из щели в твердом дереве, прыгнул к дверям, захлопнул их за собой и помчался вниз по винтовой лестнице.

За первым поворотом встретил четверых людей с фонарями, которые уступили ему дорогу.

— За мной гонятся! — крикнул он. — Задержите их здесь! Погасите свет!

— Кони ждут за стеной, ваша светлость, — ответил один из них.

Бласко скатился вниз со шпагой в руке. Наверху он слышал гром и треск выламываемых дверей. Темнота осталась позади, впереди слабо светился силуэт выхода.

Он выскочил в укромный маленький дворик, окруженный невысокой стеной, за которой тянулся сад. Не успел ещё перебраться на другую сторону, как из окон полетели стекла и громыхнуло несколько выстрелов. Но во мраке под деревьями он уже увидел двух верховых лошадей, которых держал под уздцы конюх-метис.

Бласко прыгнул в седло, вырвал из-за пояса пистолет и в упор выстрелил в лоб второму коню. Потом дал шпоры своему, заставив его преодолеть стену, смял толпу людей, сбежавшихся к воротам, погнал в сторону собора и, миновав его, свернул к воротам кладбища.

Пленные монахи, захваченные в монастыре, не были использованы для прикрытия отрядов корсаров, которым предстояло штурмовать Западный бастион, поскольку крепость сдалась на рассвете. Мартен велел освободить их, а после уплаты выкупа позволил всем жителям покинуть Сьюдад Руэда и удалиться в сторону Сухали или разойтись по деревням. В своем великодушии он зашел так далеко, что женщины и дети покинули город на повозках, которые выстроились в длинную колонну у южных ворот.

Когда последняя из них миновала мост через ров, начался длившийся весь день грабеж домов и лавок, а вечером флотилия Френсиса Дрейка выпустила пятьсот шестьдесят ядер по городу и порту. И наконец наутро несколько цейгвартов с “Зефира” подожгли фитили в пороховых погребах обоих портовых бастионов, которые четвертью часа позднее взлетели на воздух.

Камня на камне не осталось от Сьюдад Руэда; в груду камней превратилась твердыня, защищавшая порт, на дне которого навсегда почили три лучшие эскадры Северовосточного флота; путь в Карибское море был открыт.

Ян Куна, прозванный Мартеном, стоял на палубе “Зефира”, глядя на дело разрушения, которое было совершено с его участием.

Руины и пепелища, кровь и слезы — вот что оставлял он за собой и у друзей, и у врагов. Но своей клятвы он не выполнил, местью не насытился: Бласко де Рамирес был жив и на свободе.

“ — Сколько городов сгорит, сколько кораблей пойдет на дно, сколько сгинет человеческих жизней, прежде чем я ему отплачу?» — спрашивал он себя.

Подумал, что все больше у него таких долгов. Советникам гданьского сената, и особенно Зигфриду Ведеке — отомстить за смерть брата Кароля он поклялся ещё ребенком. До сих пор не отплатил судьям, которые пытали его мать, обвиненную в колдовстве. Не отомстил за смерть отца и не расправился с убийцами Эльзы Ленген. И ещё не свел счетов с его светлостью Хуаном де Толоса, который отблагодарил ему изменой за великодушное освобождение после захвата “Кастро верде”…

“ — Кто знает, не позабыл бы я их всех, если бы Рамирес не разрушил Нагуа, — подумал он. — Кто знает…”