Владимир Торин: Тантамареска

Алексей вообще не слышал того, что говорил Иван Иванович. Юноша выглядел несколько растерянным – ему казалось, что Глафира любит именно его, и тут вдруг – такое неожиданное открытие. Фон Дассель сел на стул, Глафира устроилась у него на колене и, наконец, обратилась к присутствующим:

– Вы, наверное, уже знаете, что существует некие иные сущности, которые живут в каждом человеке, и жизнедеятельность их особенно характерно выражается в человеческих сновидениях?

– Знаем, нам кажется, что речь идет о неком сознании, виртуальном образе, мысли, если хотите, – ответил за всех Иван Иванович.

– Да, – Глафира кивнула, – так, наверное, правильней.

– И если человеческое общество требует постоянной борьбы, стремления к власти и постоянного, сиюминутного поиска какой-то выгоды или комфорта, то это сознание или эти силы просят человека об отречении от суеты, добре и, как венце всего, любви ко всему живому, – продолжил Платонов.

– Они проникают в сознание человека, как правило, во снах, мы это называем «эффектом тантамарески», и программируют человека на выполнение, условно говоря, Божьих заповедей, – продолжил Иван Иванович.

– Которые, кстати, тоже появились именно путем этого программирования, или, как вы называете, благодаря «эффекту тантамарески», – добавила Глафира.

– Что такое «тантамареска»? – поднял голову Верхотуров.

– Ну, это, знаете, такие картины делают, в которых вместо лица овал вырезан, и каждый может свою голову туда приставить, чтобы сфотографироваться? – попытался объяснить Алексей.

– Хм. Кажется, представляю. – Верхотуров посмотрел на Ивана Ивановича. – И что же, эти ваши сущности могут так в любое тело свою голову просунуть?

– Исключительно во время сна, Валерий Константинович. Но вообще-то в любое, – согласился Иван Иванович.

– Библия, Коран, сказки, легенды о злых духах, рассказы о святых, привидениях, ангелах, вещие сны и многое-многое другое из таинственного и непонятного – все это имеет один корень и происходит именно из вот этих вот тантамаресок и человеческих снов, – добавила Глафира, продолжая обнимать фон Дасселя.

– Послушай, милое дитя, – проговорил Верхотуров, – а знаешь ли ты, что эти существа банально паразитируют? Они питаются человеческим гормоном, как его… – Верхотуров щелкнул пальцами, вспоминая.

– Дофамином, – подсказал Сидорчук.

– Да, дофамином. Именно благодаря этому дофамину они существуют в голове человека и не хотят, чтобы этот дофамин превратился в это, как его…

– Адреналин.

– Да, адреналин! И именно поэтому они заинтересованы в том, чтобы не было никаких войн, никаких убийств и никакого угнетения человека человеком.

– А разве это плохо? – осторожно спросил Платонов.

– В том-то и дело, что слишком хорошо. Вот теперь представьте: для них идеальная картина, чтобы все люди лежали в каких-нибудь, не знаю, колбах, постоянно там спали, видели сны и поменьше мыслили! Как вам такая идиллия? Вы сами-то хотите быть такими амебами, пусть и ради великой цели всеобщей любви? – Верхотуров взглянул на смутившегося Платонова.

– Интересный поворот, – пробормотал Иван Иванович.

– Конечно, интересный, – согласился Верхотуров. – Поэтому, я думаю, Петр и решил, что любовь любовью, а человек должен человеком оставаться. Я вообще не удивлюсь, если он сам попросил себе этот крест свой перевернуть.

– А вы знаете, это очень распространенная версия его казни, – кивнул Платонов, – действительно, по многим источникам, он сам попросил перевернуть крест, на котором его распяли.

– То есть человек изначально сильнее, – сказала Глафира.

– Получается, что так, – согласился Платонов.

– Только человек сам может решить для себя, что хорошо, а что плохо, и в связи с этим поступать так, как велит ему его внутренний выбор, – пробормотал Верхотуров.

– Точно, а мерилом этого выбора, в конечном итоге, и становится любовь, – завершил его мысль Платонов.

– Да, это так, – поддержала мысль Глафира, – и счет в этом странном матче всегда равный, любовь все уравновесит.

– Я извиняюсь, что вклиниваюсь в ваши замечательные рассуждения, но время, если не ошибаюсь, конца света, медленно, но неуклонно приближается, – заметил Иван Иванович.

Все посмотрели на часы, лежащие на столе. 01:29:03.

– Теперь, когда мы поняли главное, что все – в наших руках и мы сильнее, нам будет легче со всем справиться. – Глафира уверенно посмотрела на Верхотурова.

– Давайте так. Я сам до конца не верю во все то, что здесь сейчас происходит. Но у нас по документам проходит важный экспонат, который точно играет во всем этом какую-то роль. Я распорядился доставить его сюда. – Верхотуров решительно встал и нажал кнопку, расположенную на обратной стороне крышки стола.